Иван Кудряшов рассказывает об учении Эпикура, показывая, как оно может помочь современному человеку стать счастливее.
Я уже предпринимал попытку описать дух эллинистических этик, в т.ч. через поиск современных аналогов в идеях и идеологиях. В другом тексте я рассказывал о том, как возможна реинтерпретация и ревитализация эпикурейской традиции в наши дни за счёт разработки вопроса о желании.
Здесь же я хочу сконцентрироваться на изложении эпикурейской мысли с акцентом на её осовременивании. Причём основная цель проста и даже прозаична – она необходима, чтобы вернуть учению Эпикура способность отвечать на актуальные вопросы жизни и убеждать в полезности своих ответов. Этика, утерявшая связь как с внутренней тревогой мыслящего и действующего человека, так и с побуждением к поступку – мертва. Она – просто музейный артефакт. Напротив, любая идея всё ещё доставляющая хотя бы недолгую ясность и облегчение, в т.ч. показывая резон к действию – этика по определению.
Базовые интуиции
Эпикурейское учение – это прежде всего поиск систематического обоснования и аргументов в пользу небольшого числа докс или базовых интуиций. Выделяя нечто подобное, я следую традиции, идущей от первых учеников Эпикура, вплоть до современных историографов. Так, Филодем из Геркуланума сводил сущность такой философии до четырёх «лечебных» утверждений (так называемый Тетрафармакон Эпикура): «Не должно бояться богов; не должно бояться смерти; Благо легко достижимо; зло легко переносимо». Джон Селларс выделил два аспекта пути к счастью – осознание устройства удовольствия и преодоление предрассудков. Джованни Реали и Дарио Антисери резюмировали подход Школы сада в пяти положениях (на манер четырёх благородных истин буддизма), выделив тезисы о (1) познаваемости мира, (2) возможности счастья, (3) понимания счастья как «вытеснения страдания и беспокойства», (4) достижимости счастья своими силами и (5) автаркичности (независимости) человека.
На мой взгляд это верный подход: догматизм Эпикура лишь в очень малой части вопросов был принципиальным, ему было важнее найти способ выразить и донести некий образ миропонимания, позволяющий стать счастливым. У меня таких положений получилось тоже четыре.
1. Мир материален и безразличен к человеку. Однако его устройство не противоречит ни возможности получать удовлетворение от жизни, ни познавать то, что нас непосредственно касается.
2. Мир допускает случайность и свободу, поэтому человек способен целенаправленно менять свою судьбу, выбирая счастье или несчастье (что в свою очередь не отменяет удачные и неудачные обстоятельства).
3. Счастье для человека – это устранение тревог и беспокойств, а также уменьшение страдания (в той степени, в которой это позволяет устройство мира и человека). Неверное понимание как мира, так и человеческого счастья неминуемо ведёт к путанице и страданиям.
4. Достижение счастья – это практика работы над собой, построенная на познании, уважении к удовольствию и освобождении от внутренних источников страдания. Социальные институты и культура глубоко вторичны в сравнении с выбором человека по отношению к счастью.
В таких формулировках эти ключевые принципы будут более понятны современному человеку и открыты к дальнейшей конкретизации. Например, в эпоху Эпикура последний пункт был тесно связан с «лекарством от страха богов», аполитичностью и индивидуализмом, но ничто не мешает в наши дни пересмотреть эти решения. Сегодня под освобождением от внутренних источников страдания скорее придётся видеть не страх богов и смерти, а целый комплекс психологических проблем различного происхождения. Вопрос о социальных институтах может быть развёрнут и как умеренное политическое требование социальных практик, построенных на уважении к частному удовольствию, что в свою очередь приведёт и к расширению представлений о том, насколько и почему нам нужны другие люди (что есть и у Эпикура, но в несколько иной сборке).
Общая схема эпикуреизма
Следуя схеме Ксенократа Халкидонского, Эпикур выделяет в своём учении три элемента: Физику, Канонику и Этику. В отличие от своих ближайших оппонентов стоиков подобное деление обосновано не требованием систематичности, а скорее кругом практических и пропедевтических задач (от удобства преподавания до формирования вспомогательных элементов для этической аргументации). Таким образом, в современном варианте это можно было бы назвать своего рода обучающими модулями: «Что нужно знать о мире?», «Как устроено человеческое познание?» и «Как стать счастливым?».
Философское учение Эпикура ощутимо отличается от многих предшественников. Большинство классических философов видят себя как служителей Истины: им нужен точный, правильный образ мира, из которого они готовы выводить и этические следствия, рекомендации. Подобный подход кому-то кажется единственно достойным для философа, а для кого-то отдаёт цинизмом и лицемерием (поскольку человек редко способен освободить свой ум от уже существующих у него ценностей, что делает его метафизику уже ангажированной и чётко ориентированной в части тех или иных морально-этических акцентов). Эпикур идёт иным путём, его занимает лишь этика, дающая освобождение человеку, а потому любое другое знание (от онтологии и космологии до теории познания и научного описания природы) является только более или менее удобным средством для поддержания такой этики. Сам он говорит об этом предельно прямолинейно: «Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание».
Проще говоря, всё учение Эпикура, кроме самой этики, пропущено через ценз вопроса «А зачем мне это знать?» или даже точнее «Что это даёт для души, ищущей удовольствий и избегающей страданий?». Соответственно нужно понимать, что Физика (онтология) и Каноника (теория познания) Эпикура – это доксы, но не неизменные. Если бы во времена эллинистической культуры развитие науки происходило более скорыми темпами, то именно эпикурейцы первыми пересматривали свои идеи насчёт природы. И в то же время они бы не стали гоняться, как наши современники, за пресловутым «учёные доказали»: если какая-то научная теория показалась им совершенно несовместимой с их этикой, то они бы её отвергли. Впрочем, немногие теории радикально отрицают свободу и удовольствие человека, поэтому хорошо подтверждённые данные они бы пытались встроить в своё учение, в т.ч. меняя некоторые его элементы (если это не приводит к отказу от базовых интуиций).
В силу разных задач, стоящих перед ними, Физика и Каноника устроены не одинаково. Задача Физики по Эпикуру – познание мира таким каков он есть, дабы не плодить иллюзий, служащих отличной средой для развития страхов и тревог (лишающих человека счастья). В рамках своей метеорологии Эпикур предлагает не знание, а разные гипотезы о том, как объясняются небесные явления. Очевидно, что для него Физика – изменчивое, текучее знание, обновляющееся с появлением более наглядных, простых и подтверждаемых практикой теорий. Задача Каноники совсем иная, её призвание – дать ясность в вопросе о том, насколько и как мы вообще связаны с внешним миром. Каноника Эпикура строго догматична и менее склонна к трансформации. Её ключевая догма: чувственное познание даёт нам адекватную связь с миром, оно не лжёт и очень редко ошибается (ошибка обычно проистекает из судящего ума, но может быть спровоцирована и средой). При неизменности такой сенсуалистской основы, можно рассуждать и улучшать теоретическое описание как самого человеческого познавательного аппарата, так и физико-физиологических характеристик мира.
Этика же оказывается сутью и смыслом всего учения, её задача может быть сформулирована однозначно или как единство нескольких направлений. Этика указывает человеку путь к счастью, и только этим измеряется её ценность и эффективность. Но достижение счастья – не простая цель, поэтому я бы условно разделил её на три элемента. Во-первых, понять, что есть счастье для человека, как именно оно не только определяется, но и опознаётся, переживается. Во-вторых, дать ясные ориентиры человеку в том, что именно помогает в достижении (правильно понятого) счастья. И в-третьих, прояснить связь стремления к счастью и выше обозначенных ориентиров с реалиями мира (от физических до социально-психологических), что опять-таки позволит избежать доктринёрства, негибкости и других подводных камней.
Каков этот мир? (Физика)
В Физике Эпикур объединил представления об устройстве мира, не делая чётких различий между онтологическими постулатами, научным объяснением природных явлений и гипотезами о физиологии человеческого организма. И по большей части эти фрагменты идей Эпикура, Филодема и Лукреция – удобные гипотетические объяснения, удобные прежде всего отбрасыванием вредных заблуждений (ведущих к фатализму или фидеизму). При отсутствии прямой пользы Эпикур опирается на наглядность и простоту, ведь чем проще мир (для ума), тем меньше пространства для уловок мистицизма и невежества.
Эпикур однозначно отбрасывает в онтологии как детерминистские решения (в т.ч. всякий провиденциализм), так и телеологические. Материализм в его версии – это признание сложности, бесцельности и даже некоторой хаотичности мира/миров. Или как довольно оригинально интерпретирует идеи Эпикура и Лукреция Жиль Делёз: их онтология – это множество миров без Целого. Подлинный материализм избегает даже идею рамки, собирающей природу или Вселенную в нечто единое (это предпосылка идеализма трансцендентного толка). Вселенная не только бесконечна, но и не имеет центра. Материальный мир – это не целое, а множество, пригодное для разных сборок в мир или миры, которые осуществляют существа, сами являющиеся их частью (и всякая другая перспектива – уже идеализм).
Одним из самых принципиальных моментов эпикурейской Физики является утверждение клинамена – сверхмалого отклонения от своей траектории, создаваемого самими атомами. Если прочие атомисты делали акцент на физических свойствах атомов и их движения, чтобы свести весь мир к одной единой причинно-следственной цепочке, то Эпикур вносит разрыв в мир. Он скорее философ пустоты, а не атома. В мире царят случайность и сложный порядок рука об руку. Повторяющаяся случайность – вот точное выражение, найденное Паскалем Киньяром. Лукреций говорит о том, что каждая вещь отделена от другой пустотой, а в мировом пространстве носятся потоки миражей (он использует слово «симулякра» – латинское слово, объединяющее греческие «эйдолон» и «фантазма»), тонких оболочек, отслаивающихся от предметов.
Такой материализм не впадает (да и не мог бы впасть, учитывая исторический момент своего рождения) ни в какой идеализм или даже нарциссизм знания. Эпикур призывает взять от природы то, что она охотно отдаёт сама. У него нет пафоса преодоления сил природы, вырывания благ. Поэтому эпикурейство остаётся на позиции умеренного скепсиса по отношению к современной себе науке, в т.ч. потому что это залог автономии учения. Как я уже однажды заметил, и сегодня эпикуреец вряд ли бы стал ярым прозелитом науки и научного знания. Его позиция – техноскепсис, т.е. убеждение, что природа уже даёт нам какие-то очевидные решения, которые просто нужно принять, а не добывать сложным научно-техническим способом. В то же время это ни в коем случае не алармизм или диффамация науки: к решениям науки, медицины и техники, явно улучшающим жизнь (и не имеющим альтернатив, как например, протезирование органов) эпикуреец отнесётся благосклонно.
И всё-таки это важно подчеркнуть, поскольку иногда в этом учении видят слишком много натурализма. Это ведёт так далеко, что оборачивается попыткам совместить эпикуреизм со стоиками, верящими в разумность природы (и подчинение человека ей). Эпикур не видел никакого смысла во внешнем мире, равно как и в теле человека, его упование на телесное удовольствие не тождественно доверию природе или поиску наиболее простых (натуральных) путей. Например, сегодня считается, что основной причиной чувства удовольствия является дофамин, но стал бы Эпикур ратовать за поголовные и регулярные инъекции гормонов? Конечно, нет, т.к. это противоречит и автаркичности индивида, и рушит идею ценности, даже достоинства личных усилий по достижению статического душевного удовольствия (о них скажу ниже).
Что нужно знать о познании? (Каноника)
Стоит отметить, что именно Каноника дошла до нас в наиболее фрагментированном виде (это буквально пара высказываний Эпикура и Филодема плюс очень поздние пересказы других авторов). Но даже дошедшие до нас крохи могут удивить: эпикурейцы одними из первых уделили большое внимание способности воображения, без которой практически невозможно объяснить ни синтез представлений в понятия, ни формирование сложных идей и гипотез. В учении Эпикура используется понятие «пролепсис» (предвосхищение), а также «образный бросок мысли» (своего рода интеллектуальная интуиция при посредстве воображения), которые позволяют в значительной степени усложнить изначально простую интуицию об опоре на чувственность.
Основой нашей связи с миром является атомарное устройство мира, а если быть точным – те самые эйдолоны (тонкие образы), которые подобно вечному дождю смешиваются и льются на тех, кто способен их воспринимать. В нашем восприятии нет смысла, есть лишь регулярности. Сам акт ощущения чего-либо – просто результат столкновения атомов. Как отмечает Киньяр, «этот внезапный контакт безмолвен, бессмыслен (alogos), абсолютен, непреложен» [1]. В силу своей физичности большая часть наших чувственных данных точна и правдива, лишь иногда мы сталкиваемся со смешениями, совершенно недоступными адекватной расшифровке.
Вместе с тем мышление оказывается куда более странным явлением в системе Эпикура. Если миру разум не присущ, то значит человеческая способность мыслить возникает только благодаря случайности как свобода ошибаться в обращении с результатами восприятия. Ум не врождён и не дарован богами, его последовательность и проницательность созданы дисциплиной и правилами, которые не гарантируют истинности. В каком-то смысле уже Эпикур задолго до Августина и Декарта мог бы сказать: Si fallor sum – Ошибаюсь, следовательно существую (как мыслящий субъект).
В такой картине человеческого познания именно воображению уготована ключевая роль. Восприятие автоматично, разум вторичен и случаен, воображение же, как творение и обращение с образами (симулякра) аналогично самому миру, в котором рождаются, мелькают и распадаются тонкие оболочки вещей. Однако интерес Эпикура здесь снова прежде всего практический: воображение в ответе за создание внутренних картин, способных вызывать у нас страхи, тревоги, неудоволетворённость тем, что есть, тоску и жажду по тому, чего мы не имеем, даже если не нуждаемся в этом по-настоящему. Вместе с тем оно же способно стать лучшим союзником в решении не страдать более, чем необходимо, ведь и философия Эпикура – продукт воображения, а не строгих системных силлогизмов, принуждающих к истине.
В этом плане и современный эпикуреизм заинтересован в тонком и точном анализе всех аспектов человеческого познания – от физиологии и эволюционных тенденциозностей до социально-психологических настроек и надстроек, во многом определяющих фильтрацию данных. И всё же это не делает их сторонниками чисто эмпирической психологии или когнитивистики: сама суть подхода в задавании правильных вопросов – не только об ограничении, но и пространстве выбора. Так, например, эпикурейца заинтересовала бы теория когнитивных искажений, но к ней он бы добавил не школу критического анализа, а учение о желании и удовольствии, ориентирующих нас в мире лучше всяких рациональных допущений. Рациональность – лишь частное средство, а не панацея (непонимание этого снова ведёт нас в смешение со стоиками, верующими в разумное основание, стоящее за любым бытием).
Как стать счастливым? (Этика)
Для Эпикура вопрос о том, как стать счастливым – это вопрос понимания сути не только слова «счастье», но и человеческих условий, в которых это слово не пустой звук, а нечто реальное и достижимое. В этом плане ход его мысли таков: есть человек, есть благо, они могут встретиться, но это имеет свою цену (плюсы и минусы), следовательно счастьем стоит признать не саму реализацию блага, а оптимальное отношение человека с благом в регулярной и повседневной жизненной практике.
Отправная точка эпикурейской этики – утверждение о том, что реальным и доступным благом для человека стоит считать удовольствие. Удовольствие как переживание души посредством тела, но не обязательно чисто телесное. И в отличие от гедонизма киренаиков, по Эпикуру ничего особенного в достижении такого блага нет. Задача этики не говорить банальности в духе «иди получай удовольствие, остальное всё равно не важно». Развивая идею Аристиппа об удовольствии как плавном движении души, Эпикур ставит вопрос о том, какие существуют удовольствия и какие из них предпочтительны для достижения спокойного и счастливого состояния.
Он явно отличает удовольствия активные и статические, а также проводит различие между удовольствиями прямо задействующими тело и непрямыми, душевными. Эта двойственность приводит к тому, что идеал счастья по Эпикуру тоже двояк – это и апония (отсутствие боли тела), и атараксия (отсутствие тревоги души). Одно без другого не имеет особого смысла, однако сочетания индивидуально вариативны. Также это деление, дающее четыре основных типа удовольствия, подразумевает как понимание приоритетов, так и личные нюансы при выборе.
Активные телесные удовольствия, например, поедание вкусной пищи, секс, спорт или даже ковыряние в носу – оставляют яркий след, но по разным причинам не могут длиться долго [2]. Активные телесные удовольствия, возникающие спонтанно (т.е. без плана и забот) – высшее счастье, которое нужно принимать с благодарностью, но как только наш ум делает их своей целью, открывается бездна беспокойств (что исключает статические душевные удовольствия). Статические телесные удовольствия – суть удовлетворённости тела, отсутствие голода, жажды, замерзания, сильного дискомфорта. Их плюс и в то же время минус в низкой интенсивности: их нельзя усилить, но зато просто достичь. Стоит отметить, что современный человек обычно высоко удовлетворён во вторых и поэтому практически не умеет их ценить. Первые же активно рекламируются, и обычно исключительно ассоциируются с счастливой жизнью (создавая искусственное забвение остальных типов удовольствия), поэтому их массовые демонстрации отлично справляются с задачей изгонять спокойствие и порождать тревоги.
Активными душевными удовольствиями Эпикур бы назвал приятные размышления и беседы, возможно прямые акты благожелательства (подарки, комплименты), а также сознательное воспоминание об активных удовольствиях обоих типов. Они ценны не только тем, что расширяют пространство удовольствий, но также оставляют приятные следы, фоном поддерживающие статические душевные удовольствия. Наконец, статические душевные удовольствия, которые стали главным фокусом интереса этой этики – это состояние безмятежности, внутренняя уравновешенность и спокойствие в отношении себя и мира. Важно отметить, что граница между ними не столь резка как между телесными, однако логика схожая – в обоих случаях активные требуют присутствия некого объекта для переживания, а статическим достаточно отсутствия негативных переживаний.
Современность иногда вспоминает об активных душевных удовольствиях, но редко обращает внимание на то, что они наиболее сложны в достижении, т.к. зависят от множества факторов (от настроения до деталей ситуации). Статические же душевные удовольствия интересны тем, что они могут быть наиболее устойчивыми и долгосрочными, хотя как и активные душевные им приходится преодолевать множество отклоняющих факторов. Эпикур обнаружил, что именно последние позволяют человеку легче всего справляться с трудностями, и ощущать жизнь как приятную и достойную продолжения. Остальные же требуют некоторой калибрации, чтобы не мешать, а помогать чувствовать безмятежность.
Таким образом, минимальный пакет, нужный для счастья, по Эпикуру выглядит так: обеспеченность статическими душевными удовольствиями плюс стабильный ноль (но ни в коем случае не минус) по телесным удовольствиям. Однако поскольку первым могут мешать разные факторы, а второе попросту недостижимо [3], то задача этики не в простом указании на то, что и так ясно по опыту, а в поиске средств, практик и ориентиров для преуменьшения воздействия всех мешающих факторов. Среди таковых для эпикурейцев первостепенное значение имеют: смущающие желания, предрассудки (незнание или превратное убеждение о себе и мире), неразумие (неспособность к продуманным, даже систематическим действиям) и дурные условия жизни (иногда случайные, но чаще прямо вытекающие из предыдущих причин).
Типы желания
Важным элементом в системе Эпикура является деление желаний на три типа: естественные необходимые, естественные не необходимые и вздорные. О том, почему этот фрагмент его теории стоит понимать именно как концепцию желания, а не осмысление потребностей или благ, я подробно писал в другом тексте. Здесь же отмечу, что внесение ясности в вопрос желания – это одна из ключевых особенностей эпикуреизма, в т.ч. объясняющая его отличие от разного рода гедонистических этик (особенно предшествовавшего ему киренаизма). Эти три типа желаний не стоит понимать как теорию с запретами или оценками, скорее это предложение основания для жизненных предпочтений.
Эпикур признаёт, что единственное неиллюзорное благо – это удовольствие (в душе, но посредством тела), однако он ищет способ избежать двух ловушек. Первая, концептуальная ловушка состоит в том, что удовольствия обычно приобретаются через желание [4], но само по себе оно скорее род страдания. Вторая, более практическая ловушка обнаруживается там, где мы, считая благо удовольствием, становимся заложниками гонки за последним. В связи с этим в отличие от киренаиков Эпикур настаивает на необходимости отказываться от некоторых желаний. Но каких?
Концепция трёх типов желаний показывает, что ответ на этот вопрос может проистекать из самого устройства желания, а не из его содержания. Если я субъективно начну решать какие желания мне важнее, я рискую ошибиться и даже увеличить количество собственных страданий. Поэтому я интерпретирую модель Эпикура следующим образом. Существуют простые желания, которые естественным образом прекращаются при удовлетворении (первый тип), существуют частные желания, за которыми скрывается неисчерпаемая тяга к удовольствиям вообще (второй тип, не имеющий внутренней логики прекращения) и наконец, существуют искусственные желания, созданные молвой и социальными конвенциями, чьё удовлетворение наиболее зыбко, интерпретабельно и сильно зависит от выборов и действий других людей (третий тип).
Исходя из такого описания, очевидны несколько выводов. Первый тип желаний практически всегда разумно удовлетворять незамедлительно, но при этом в минимальной форме. Второй тип следует удовлетворять по возможности (при удачном стечении обстоятельств), но с необходимостью сознательного контроля (т.е. с готовностью отказаться). И удовлетворение третьего типа желаний в высшей степени сомнительно, хотя и не запрещено: скорее их стоит подвергать глубокой критике и расщеплению (чтобы удостовериться в том, что цена за их удовлетворение обычно слишком высока).
От чего стоит избавиться?
Резюмируя этическую программу эпикуреизма, можно заметить, что она в значительной степени опирается на техники отказа и избавления. Эпикуреизм не склонен к аскезе (хотя образ жизни Эпикура легко попадает под это определение), но некоторый минимализм или даже кенозис [5] ему присущи. Можно сказать, что исток и даже избыток жизни здесь помещён в самого человека, поэтому во внешнем мире для себя ему достаточно малого. Другими словами, путь к счастью по Эпикуру скорее заслонён лишними и случайными вещами, от которых нужно освободиться. Развивая эпикурейские интуиции, можно назвать четыре тесно взаимосвязанные линии освобождения [6]:
- Избавиться от стереотипов и суеверий.
- Избавиться от лишних, беспокоящих желаний, от избыточного потребления и заботы о множестве вещей.
- Создать пустоту внутри, дающую место для правильных познаний и поддерживающих в жизни интересов.
- Принять недостаточность смысла в мире, в котором есть удовольствие и обречённость на свободу, но нет никакой разумной судьбы или вселенского смысла.
Эпикура стоило бы считать одним из первых просветителей, именно в его учении довольно рано прозвучала идея о том, что невежество в отношении мира, порождающее выдумки и суеверия, противоречит образу свободного и счастливого человека. Греческая пайдейя подразумевала формирование человека по определённым нормам, в которых наиболее важное место имели добродетели, знания о культуре, представления о мироздании и душе. Но банальные знания о том, как устроены, например, физические и химические процессы (в окружающем мире и теле), и даже реалистические представления об устройстве общества (а не должные) обычно отбрасывались на периферию, а то и вовсе отсутствовали в системе античного образования. Для Эпикура такие знания важны, хотя и не сами по себе, а лишь как противоядие от нервирующих глупостей.
На фоне более трезвого взгляда на вещи важным становится и пересмотр (переоценка и отбор) привычных для индивида желаний. В самом деле, человеческие желания многочисленны и противоречивы, наблюдение за ними и попытка понять – зачастую запутывают. Эпикурейский подход в данном случае предлагает своего рода расчистку желаний, но её не стоит путать ни с попыткой привести всё к единому и тотализирующему знаменателю, ни с изнуряющей борьбой за полный самоконтроль. Скорее это попытка опереться на одни желания, чтобы ослабить или устранить другие. Путь к атараксии начинается с заботы о малом количестве вещей, ведь быстро и легко поменять природу человеческого желания невозможно.
Освобождение от суеверий и лишних желаний идут рука об руку с поиском устойчивых интересов и ориентиров. Так, в решениях, которые касаются прежде всего меня самого, следует предпочитать те, что поддерживают и сохраняют здоровье. Ведь здоровье – то, что позволяет страдать меньше, чем если бы я был в целом удовлетворён, но болен. Никакое благо нельзя поставить выше здоровья (т.е. по сути одного из условий апонии), кроме полной атараксии. Больной, но при этом не беспокоящийся ни о чём человек – конечно, лучше, чем здоровый, но мучающий себя страхами и тревогами. Но здоровый и спокойный – ещё лучше. Другим ориентиром, который касается социальных связей, Эпикур считал дружбу. Её он предпочитает всякой другой связи: семья, любовь, патронаж и пр. И опять-таки из очевидных соображений о приближении к атараксии и минимизации страданий. Любовь и зависимость ему представляются и менее стабильными, чем дружба, и неравноправными, и эмоционально неровными (то радости, то печали). Третьим ориентиром можно назвать борьбу со страхами в широком смысле, что я бы в контексте вышесказанного назвал развитием в себе любознательности и способности к рациональным выводам (из полученных знаний).
Однако и разум может стать проблемой, т.к. он подвержен искушению найти больше порядка и смысла в этом мире, чем есть на самом деле. Поэтому вполне в духе Эпикура также призывы держаться подальше от всяких теорий, которые предлагают тебе очень много смысла, особенно глобальные картинки вселенского замысла и мировой справедливости. В этом смысле под подозрение попали бы очень многие системы: от платоников и стоиков до учения о дао или карме, а в наши дни также религиозные проповедники и излишне амбициозные популяризаторы науки.
Повседневные вопросы наших дней
Школа эпикурейцев видела в практике жизни не утомительную и бездуховную бытовуху, а вызов для свободного ума, ищущего счастье. Поэтому их интересовали едва ли не любые вопросы: от налогов и карьеры до сексуальности и питания. Все три элемента учения либо способны отвечать на вопрос «Как лучше поступать?», либо в миг обесцениваются и становятся не нужны. Именно поэтому нет особой проблемы продумать эпикурейские базовые интуиции в приложении к сегодняшней повестке дня, сложнее найти способы реализовать подобные пожелания.
Суть такого поиска не в готовых рецептах, а в способности научиться сосуществовать с чем-то в себе, что нельзя излечить исповедью, таблеткой или дрессурой. Под воздействием множества теорий мы почти все добровольно переселились в мир детерминант и внешних условий, но эпикурейская перспектива – это альтернатива для тех, кто остаётся верен желанию быть свободным и счастливым. В этом плане я рассмотрю только несколько тем, которые мне кажутся наиболее интересными.
Первая тема – это отношение к обществу. Общество потребления явно было бы сочтено одним из значимых препятствий в достижении атараксии. Современный эпикуреец согласится с идеей отказа от потребительства, но это отказ от гонки за ненужным (которое представляется необходимым) ради организации комфорта через минимум средств. Ему не придёт в голову ценить аскезу и минимализм сами по себе (тем более гордиться этим), поскольку это только средство профилактики страдания от неутолимых желаний, которые провоцируют реклама и статусное потребление.
При этом то, что легко достижимо в обществе потребления без жертв покоем и счастьем, можно признать допустимым. Я как-то уже писал, что, вероятно, эпикурейцы стали бы фанатами небольших лайфхаков, улучшающих жизнь, ведь по их мнению счастье складывается из малозатратных удовольствий. Последнее при желании проецируется и на вопрос средств существования (личных финансов): ведь от будущего дискомфорта спасают не только бережливость и здоровый образ жизни, но и небольшие вливания в инвестиции, резервы, страховки, пенсию.
Сложнее представить себе эпикурейское отношение к медиа и виртуальности. С одной стороны, это пространство «вздорных желаний», которые первоначально создают зависимость от других людей и их мнений. Кроме того, весомая часть современных медиа – это контент из образов, а в их отношении у учеников сада стойкое недоверие. С другой стороны, виртуальное пространство порой приносит вполне реальное удовольствие (для мозга нет особой разницы), причём в большинстве случаев более дешёвое (и для субъекта, т.к. мало от него требует, и для общества, т.к. ничего не лишает других).
Поскольку, на мой взгляд, эпикурейцы однозначно техноскептики, то скорее всего большую часть медиа они считали бы ненужной. Её стоило бы заменить реальными аналогами: встречами по интересам, написанием писем друзьям, прогулками и небольшими путешествиями, чтением настоящих книг. Эпикур учил не гоняться за надуманным смыслом и не впадать в зависимость, поэтому общий принцип в отношении всех современных технологий был бы таков: «всё, что можно сделать без вмешательства технологий, предпочтительнее». В таком формате протезы и пересадка органов – благо, а например, экстракорпоральное оплодотворение не нужно, т.к. есть сироты, которых можно усыновить. В отношении многих вещей базовая тактика эпикуреизма – не запрет, а вопрос о степени. Условно говоря, весь вопрос не в источнике удовольствия, а в цене и в дозе [7].
Вторая тема – общее восприятие политики и государства. В отношении второго в целом более-менее ясно. У сторонников школы сада стойкое недоверие вызывали бы государства и корпорации, в том числе потому, что те, как и религии, регулярно претендуют на управление душами людей посредством иллюзий, страхов и чувства несоответствия высоким идеалам. Эпикуреец при этом может быть лоялен, он признаёт определённый контракт на основе уважения и заботы о благе своём и других – и пока государство или фирмы соблюдают договор, в целом верен ему будет и он (хотя и без фанатизма).
Сложнее обстоит вопрос о политике и участии в ней. Как я уже писал в предыдущем тексте: современный подход не обязан следовать аполитичному выбору самого Эпикура. В его эпоху, когда политическая жизнь была довольно опасной, при этом возможности на что-то влиять были невелики, он изобрёл тезис «Живи незаметно», но считать его идеалом на все времена – странно и, как мне кажется, противоречит изначальным интуициям. В обществе, где массы чувствительны к теме счастья и достаточно образованы, чтобы прислушаться к разумным решениям частных вопросов – эпикуреец может быть политиком или тем, кто его активно поддерживает.
Некоторым рубежом здесь, как кажется, является именно вопрос о «частных вопросах». Глобальные идеологии преобразования общества или формы правления эпикурейца не только не заинтересуют, но и оттолкнут. Можно предположить, что неким имплицитным идеалом такого подхода было бы государство, сочетающее нечто вроде парламентаризма (возможно даже с элементами аристократии, а не с регулярными выборами) на глобальном уровне с плебисцитарной демократией на местном уровне.
Третья тема – отношение к наиболее проблемным точкам удовольствия. Обычно в обществе это прежде всего вопросы питания, сексуальности и работы. Про отношение к сексуальности я уже писал, но повторюсь. Эпикурейцы спокойно воспринимают сегодняшние представления о сексуальной терпимости: эта школа проповедовала гибкость, хотя и не отказывалась от некоторых норм. Эпикур отмечал, что большинство людей не способны быть счастливы, оставаясь в одиночестве, поэтому им стоит предпочесть дружеские отношения, а не любовные, в коих удовольствия слишком часто соседствуют со страданием. Однако для него немыслимо было бы запрещать какие-либо формы обращения со своим телом, если они безальтернативны в плане получения удовольствия. Иными словами, не сложно понять, что голодному сойдет и хлеб, вместо пирожных, но человека страстно влюбленного или обладающего перверсивным сексуальным сценарием никак не удовлетворит обычный секс с кем угодно.
Вполне возможно, что современный Эпикур ратовал бы за проституцию (без принуждения и эксплуатации), дейтинг-секс (без долгосрочных отношений) и коммуны с дружеским сексом. Вполне в духе школы и забота о сексуальном просвещении. С некоторой осторожностью из-за риска зависимости, но в целом принимали бы порнографию (опять-таки этичную в производстве) и виртуальные субституты отношений. А вот любую чрезмерную социальность, в том числе современную озабоченность активизмом и идентификациями, эта школа сочла бы своим врагом.
В вопросе питания сегодня данная школа, конечно, бы была очень сильно озабочена необходимостью более системного подхода. В эпоху, когда голод практически неизвестен обычному человеку, на первый план выходят вопросы о том, насколько это питание здоровое, полезное и в целом разумное. Эпикурейцы вряд ли бы озаботились правами животных или вегетарианством чисто из-за смысла, а вот вопрос об экологических последствиях некоторых производств их бы мог заинтересовать. В целом забота о здоровье, удовольствии от еды и отсутствии боли в будущем – вот главная тема, которую эпикуреец готов рассматривать хоть под миллионом ракурсов.
Что же касается выбора профессии и заработка, то здесь эпикуреец может предложить прежде всего два соображения. Первое состоит в том, что вопрос об удовольствии от работы или профессии стоит продумать максимально глубоко и серьёзно. Нелюбимая, неприятная работа, сколько бы она ни приносила, в итоге останется в душе только разочарованием и пустотой. Как мне кажется это именно та сфера, где эпикурейский подход более всего согласен на какой-то смысл, пусть даже временный и иллюзорный: ведь практически всем приходится работать, поэтому сосуществование с этой необходимостью требует гибкости и даже некоторых жертв.
Второе соображение касается темы этичности заработка, поскольку все мы знаем, что зарабатывать можно очень по-разному: от честного труда до сотен способов обогащения за чужой счёт. Как ни странно, здесь эпикуреизм покажется более циничным, чем где-то ещё. Помимо выше упомянутого подразумеваемого контракта, нацеленного на заботу о благе не только себя, но и других, все остальные способы адаптироваться к социуму, чтобы содержать себя, в той или иной степени позволительны (если их цена не душевное спокойствие).
Резюме
Итак, мы рассмотрели базовые интуиции эпикурейского подхода к жизни. Мы также попытались осовременить его суждения, чтобы читатель мог приложить некоторые соображения к своей жизни прямо во время знакомства с этим текстом. И в качестве резюме я хочу ещё раз более детально коснуться вопроса о том, как эпикуреизм мог бы увидеть те психологические проблемы, с которыми сталкивается современный человек.
Я уже проводил теоретическую параллель с тем, что эпикуреизм во многих ключевых моментах противостоял стоицизму, скептицизму, догматизму платоников и перипатетиков, поскольку практически все они были сильно сконцентрированы на вопросах (глубинного) смысла и подчинения человека определённому идеалу. Сегодня такой же перекос в этом направлении мы видим в КПТ-подходах и экзистенциально-гуманистической психотерапии, которым противостоит линия психоанализа и других течений, ориентированных структурным подходом к бессознательному. Эпикур бы с большим интересом поддержал идею анализа души, направленную на понимание внутренних порождающих причин (т.е. того, что наполняет содержанием воображение, тревоги, страхи, чувство вины и т.п.).
В то же время Эпикур скорее всего не принял бы идею неизбежности сосуществования с некоторой долей беспокойства желания и тревоги (к чему тяготеют многие психоаналитики и другие пси-специалисты динамического подхода): вероятно он бы счёл такой вариант половинчатым, хотя это тоже выстраивание идеала [8]. Однако в наши дни гибкость эпикурейского подхода скорее всего позволила бы эволюцию в направлении отказа от идеалов и пересмотра отношения к тревоге.
Эпикуреизм в современном мире не может обещать как современный стоицизм и КПТ, что вам достаточно научиться реагировать и действовать по-другому, чтобы перестать страдать. Часть страдания (в особенности завязанную на повседневные стрессы и тревоги) можно уменьшить, только исследовав и преобразовав саму внутреннюю склонность выстраивать представления о вещах как ответы на сложные вопросы (о природе мира, жизни, богов). Поэтому длительный психоанализ, позволяющий если не избавиться от всякого страдания, то понять его цену – идейно близок его философии. Не говоря уж о том, что и психоанализ, и эпикуреизм сконцентрированы именно на изучении человеческого желания, а не пресловутых потребностей.
Конечно, иногда Эпикура пытаются представить как эдакого античного экзистенциального терапевта или даже умеренного стоика, но мне кажется над попыткой накормить человека одним лишь смыслом он бы только посмеялся. В его этике благо – это вполне реальное, телесное удовольствие, которое годится для жизни, даже если в ней нет скрепляющего всё существование смысла. Именно поэтому эпикуреизм в наши дни с большим вниманием отнёсся бы к практике регулярной личной психотерапии, но без фанатизма. То есть без верности одному подходу или терапевту, без мыслей про потерпеть и подождать, без зависимости и долженствования – а только на основе своего удовольствия и удовлетворения. «Мне так лучше» – по сути единственный эпикурейский критерий в тех вещах, что касаются только меня. И психотерапия один из лучших (и вместе с тем сложных) примеров тому.
Примечания:
1. Паскаль Киньяр «Секс и страх».
2. Сегодня мы знаем, что проблема не только в усталости тела, но главным образом в физиологическом устройстве самого аппарата удовольствий. Дофаминовые рецепторы истощаются и могут лишить не только привычного удовольствия, но и всякой мотивации. Само такое устройство – просто результат эволюции, а вот знание о нём и умение использовать его Эпикур счёл бы в высшей степени разумным.
3. Апония недостижима раз и навсегда, но достижима на большие промежутки времени. Связано это не только с тем, что тело не может избежать случайностей (повреждения и нарушения, приносящие боль), но и с его устройством, подразумевающим циклы (голод нужен чтобы понимать когда и сколько есть) и защитные реакции (реакция на холод, дискомфорт нужны чтобы что-то начать менять).
4. Я не вижу смысла отрицать случайные, неожиданно приходящие удовольствия, но их доля незначительно мала. И это очевидно для Эпикура, так как он признаёт, что для удовольствий нужна некоторая активность, а не только рецептивность. Следовательно, желание может и не привести к ожидаемому удовольствию, но оно приводит к актам и предпочтениям, которые оборачиваются удовольствиями и страданиями.
5. В данном контексте кенозис понимается не в христианском смысле, а как общее именование практик, ориентированных на облегчение, опустошение.
6. Небольшое количество сохранившихся текстов этой традиции позволяет уверенно подтвердить только первую линию, остальные же лишь промелькивают в некоторых высказываниях Эпикура и его последователей.
7. Учитывая данную фигуру речи, отмечу, что неизвестно одобрил бы эпикурейский подход, например, лёгкие наркотики. Однако если рассуждать в духе именно эпикурейского натурализма, то мне кажется, что при отсутствии вреда здоровью последователи подхода сочли бы приемлемыми только «естественные находки». Поясню на примере: для некоторых людей получать специфическое удовольствие, например, используя в пищу острый перец, вполне естественно, а вот выводить сорта с запредельными концентрациями капсаицина – ненужная глупость на уровне безумия.
8. Подобное противоречие в этике Эпикура отмечали и другие исследователи. Он строит этику в опоре на индивидуальность и материальность мира, но время от времени предполагает норму (разве атомизм – это не бесконечная вариативность?) и идеал (разве он не превращается в догму, которая отбрасывает нас к образу мира, построенного на смысле?).