Константин Морозов проясняет тонкости вопроса о первоначальном присвоении, рассказывая об исторической теории справедливости Нозика и различных интерпретациях оговорки Локка.
Какое распределение благ соответствует справедливости? Так называемые «шаблонные теории» связывают справедливость итогового распределения с соблюдением определённых распределительных паттернов. Самой известной теорией такого рода является эгалитаризм, который связывает справедливость распределения с равенством. Но эта позиция не является безальтернативной. Политическими философами предлагаются и иные распределительные критерии, такие как достаточность, максимизация полезности, приоритет наименее благополучным, заслуги и так далее. Возможны как различные вариации таких взглядов, так и их всевозможные сочетания.
Однако проблемой шаблонных теорий справедливости, как считают критики, является недооценка человеческой свободы. Так, одну из глав своей книги «Анархия, государство и утопия», посвящённую критике шаблонных теорий, Роберт Нозик назвал «Как свобода разрушает калибровочные паттерны». Эта глава известна в первую очередь благодаря примеру Уилта Чемберлена, который до сих пор продолжают воспроизводить в дискуссиях о распределительной справедливости. Нозик предлагает нам представить, что мы реализовали ту или иную шаблонную теорию, после чего люди получили свободу распоряжаться своей справедливой долей распределённых ресурсов. Затем, однако, люди массово начинают платить деньги за билеты на баскетбольные матчи Уилта Чемберлена, тогда как последний, по условиям контракта, получает 25 центов с каждого билета. В результате возникает новое распределение, при котором Чемберлен имеет заметно больше денег, чем остальные люди, что противоречит изначальному паттерну, однако возникло в результате серии добровольных взаимодействий, которые сами по себе не являются несправедливыми. Можем ли мы предотвратить нарушение изначального паттерна, не нарушая свободу людей вступать друг с другом в добровольные отношения? Нозик считал, что нет.
Альтернативой, которую шаблонным теориям предпочёл сам Нозик, является историческая теория справедливости, основанная на правах собственности. Согласно нозиковской концепции, справедливость итогового распределения зависит исключительно от справедливости прав собственности на распределяемые блага, тогда как справедливость прав собственности зависит исключительно от истории происхождения этих прав. Нозик формулирует три базовых принципа его исторической теории справедливости:
- Принцип справедливости приобретения: люди имеют право завладевать собственностью, которая никому не принадлежит;
- Принцип справедливости передачи: люди имеют право дарить свою собственность другим или добровольно обмениваться ею с другими;
- Принцип ректификации: люди обязаны вернуть незаконно полученное владельцу.
В соответствии с этими тремя принципами Нозик считал, что любое перераспределение собственности в обществе, за исключением ректификационного (то есть компенсации нарушений чьих-либо прав), несправедливо. Если люди приобрели какое-либо благо через первоначальное присвоение или добровольную передачу от другого справедливого владельца, то они имеют справедливое право собственности на это благо, в которое никто не должен вмешиваться, даже для достижения каких-либо благих целей (таких как борьба с бедностью и неравенством). Соответственно, если в результате серии первоначальных присвоений и добровольных передач без нарушений чьих-либо прав либо при наличии компенсаций за все подобные нарушения возникла ситуация огромного неравенства или бедности, то в этой ситуации нет ничего несправедливого. Потому государство не может использовать принуждение, чтобы перераспределить блага от одних людей к другим, например, через налогообложение и социальное обеспечение. Как описывает это Нозик: «Всё, что возникает из справедливой ситуации в результате справедливых действий, само по себе справедливо».
Однако неверно было бы полагать, будто Нозик не признавал наличия каких-либо дополнительных побочных ограничений своей теории. Напротив, наиболее значимое из таких ограничений сформулировал сам Нозик. И от своего автора данный принцип получил название «оговорка Локка» (Lockean proviso), отсылая к имени либерального философа Джона Локка, чья теория естественных прав во многом вдохновила основные идеи «Анархии, государства и утопии». Но чтобы понять смысл оговорки Локка необходимо углубиться в разрабатываемую этими двумя авторами концепцию первоначального присвоения.
Первоначальное присвоение бесхозных ресурсов
Само название «оговорка Локка» отсылает к §27 «Второго трактата о правлении» Джона Локка:
«Хотя земли и все низшие существа принадлежат сообща всем людям, всё же каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности, на которую никто, кроме него самого, не имеет никаких прав. Мы можем сказать, что труд его тела и работа его рук по самому строгому счёту принадлежат ему. Что бы тогда человек ни извлекал из того состояния, в котором природа этот предмет создала и сохранила, он сочетает его со своим трудом и присоединяет к нему нечто принадлежащее лично ему и тем самым делает его своей собственностью. Так как он выводит этот предмет из того состояния общего владения, в которое его поместила природа, то благодаря своему труду он присоединяет к нему что-то такое, что исключает общее право других людей. Ведь, поскольку этот труд является неоспоримой собственностью трудящегося, ни один человек, кроме него, не может иметь права на то, к чему он однажды его присоединил, по крайней мере в тех случаях, когда достаточное количество и того же самого качества [предмета труда] остаётся для общего пользования других».
В начале этого параграфа Локк устанавливает два исходных постулата классического либерализма, а впоследствии и современного либертарианства: право самопринадлежности и право присвоения. Самопринадлежность можно сформулировать как естественное право собственности человека на себя, своё тело и, соответственно, свой труд. Все стандартные негативные права человека, такие как право на физическую неприкосновенность, включены в право самопринадлежности. Но что более важно для либеральной концепции Локка и Нозика, люди способны также приобретать права собственности на внешние ресурсы, когда эти ресурсы никому не принадлежат. В естественном состоянии, в котором существуют только люди и не созданные никем природные ресурсы, все физические объекты за пределами человеческих тел изначально бесхозны, а потому доступны для первоначального присвоения [1].
Сам Локк поддерживал трудовую теорию присвоения, согласно которой первоначальное присвоение бесхозных ресурсов может осуществляться через «смешение труда». Нозик, в свою очередь, раскритиковал эту концепцию: «Но почему я, смешивая то, что мне принадлежит, с тем, что мне не принадлежит, не теряю то, что мне принадлежит, а приобретаю то, что мне не принадлежит? Если мне принадлежит банка томатного сока и я вылью его в море, так чтобы молекулы сока (радиоактивно помеченные, чтобы я мог это проверить) равномерно смешались с водами моря, стану ли я в результате владельцем моря или просто по-дурацки израсходую свой томатный сок?».
Существует несколько трактовок локковской теории трудового присвоения, но ни одна из них не лишена своих проблем. Гэри Шартье, например, интерпретирует теорию присвоения Локка таким образом, что исключительные права собственности на бесхозный ресурс оправдываются через недопустимость ретроспективного порабощения. Иными словами, смешивая ничейный ресурс со своим трудом, который по праву самопринадлежности исключительно принадлежит человеку, присвоитель расширяет на этот ресурс свои первоначальные права самопринадлежности. Поэтому принудительное изъятие этого ресурса будет равнозначно принудительному изъятию труда присвоителя, что морально эквивалентно его порабощению. И поскольку рабство однозначно запрещено самопринадлежностью, то и принудительное изъятие ресурсов — тоже.
Концепция ретроспективного порабощения не должна быть чужда Нозику, так как его собственный аргумент против налогообложения как некоторого рода порабощения также основан на схожей интуиции. Шартье, однако, возражает, что ретроспективное порабощение не может быть морально эквивалентно простому порабощению, поскольку риски прямого физического нападения и принуждения к какой-либо работе несопоставимы с рисками любых обособленных вмешательств в чью-либо собственность, особенно крайне незначительных.
Кроме того, к критике теории ретроспективного порабощения можно было бы добавить, что эта концепция плохо объясняет, почему права собственности кого-то, кто не является первоначальным присвоителем, должны уважаться наравне с теми, кто непосредственно смешал свой труд с бесхозными ресурсами. Возможно, в случае обмена эти права должны уважаться, поскольку это следует из уважения к правам на переданный в ходе обмена ресурс. Но как объяснить моральную силу прав на собственность, полученную в подарок или унаследованную? Нынешний собственник не сделал буквально ничего, чтобы получить это, следовательно, изъятие этих ресурсов не будет его ретроспективным порабощением. Возможно, это будет своего рода неуважением к правам завещателя или дарителя, однако мы обычно не считаем, что кража унаследованного или дарованного нарушает именно их права, а не права текущего собственника.
Альтернативную интерпретацию трудовой теории присвоения дала Джудит Джарвис Томсон, которая истолковала локковскую концепцию как своего рода теорию заслуг. С этой точки зрения, смешивая ресурс со своим трудом, человек способствует его более продуктивному использованию, а потому заслуживает выгод от такого более продуктивного использования. Возражение самой Томсон состояло в том, что исключительные права на все выгоды от ресурса — это слишком произвольная награда за старания присвоителя. Кроме того, эта трактовка предполагает более ограниченные права собственности, чем в случае ретроспективного порабощения, поскольку права собственности порождает только их продуктивное использование, что ставит права собственности в зависимость от некоторой концепции социальной полезности. Соответственно, при наличии побочных соображений общественной пользы права собственности могут ослабляться вплоть до своей полной отмены. Это в некоторой степени пересекается с трактовкой Джона Симмонса и Отто Лехто, которые рассматривали аргументацию Локка в пользу частной собственности как своего рода консеквенциализм правил: права собственности оправданы потому, что способствуют большей эффективности, но поскольку соображения эффективности первичны, то права собственности не могут быть абсолютными.
Ещё одно истолкование локковского «смешения труда» дали Джеймс Талли и Гопал Шринивасан. Они интерпретировали теорию присвоения Локка через призму его богословских предпосылок: Бог как Творец всего сущего имеет право собственности на продукт своего творения, а поскольку люди сотворены по образу и подобию Бога, то они могут аналогичным образом обретать права собственности на что-то, созданное ими. Однако права собственности в этой трактовке также условны и неабсолютны, поскольку человек, в конечном счёте, творит что-либо не ex nihilo, как это делает Бог, а используя те природные материалы, которые создал Бог. Поэтому соображения общественной пользы, гражданского согласия и даже религиозные предписания также могут ослаблять или даже отменять исключительные права собственности.
Возможно, однако, что трудовая теория присвоения и не нужна для оправдания исключительных прав. В конце концов, Нозик отверг трудовую теорию Локка, но сохранил остальные элементы его концепции естественных прав. Альтернативные Локку и во многом созвучные друг другу подходы к присвоению в постнозикианском либертарианстве предложили, например, Питер Валлентайн и Эрик Мак. Валлентайн предполагает, что заявления претензии на какой-либо бесхозный ресурс достаточно, чтобы получить на него права собственности при условии, что соблюдаются все побочные моральные ограничения на присвоение. Мак разрабатывает схожую практическую концепцию присвоения, согласно которой первоначальным присвоением может считаться любое действие, которое устоявшаяся конвенциональная практика распознаёт как таковое. Однако не любая конвенциональная практика присвоения подходит для порождения естественных прав собственности, но лишь морально-оправданная, то есть соответствующая всем побочным моральным ограничениям на присвоение.
Что это за побочные ограничения? Здесь мы и подходим к заключительному отрывку локковского параграфа, который Нозик окрестил «оговоркой»: «Ведь, поскольку этот труд является неоспоримой собственностью трудящегося, ни один человек, кроме него, не может иметь права на то, к чему он однажды его присоединил, по крайней мере в тех случаях, когда достаточное количество и того же самого качества [предмета труда] остаётся для общего пользования других».
«Достаточное количество и того же самого качества»
Иногда в литературе говорят о наличии у Локка двух оговорок: оговорка порчи и оговорка «достаточно и не хуже». Если речь идёт просто об оговорке Локка как таковой, то имеется в виду обыкновенно лишь вторая из них. Это связано с тем, что сам Локк считал ограничения, налагаемые оговоркой порчи, недействующими в постмонетарной экономике, то есть после изобретения денег. Первоначальный смысл оговорки порчи состоял в том, что никто не должен присваивать столько, сколько он не в силах употребить прежде, чем ресурс испортится. Таким образом, оговорка порчи относится лишь к скоропортящимся продуктам. Однако и в их отношении, как считал Локк, оговорка перестаёт действовать после того, как люди, учредив денежную систему, сделали возможным накопление и конвертацию ресурсов в нескоропортящиеся деньги.
Относительно оговорки «достаточно и не хуже» также существует мнение, что она либо не действует в постмонетарной экономике, либо вообще не задумана как ограничение на присвоение. Специалист по философии права и творчеству Локка Джереми Уолдрон, например, не считает, что замечание «достаточно и не хуже» накладывает предел на объём присвоений. Этот отрывок, по мнению Уолдрона, скорее описывает фактические условия присвоения в домонетарную эпоху, если соблюдаются другие ограничения присвоения — оговорка порчи и «смешение труда». Но и эти ограничения перестают действовать, как только люди изобретают деньги. Тем не менее, современные философы, размышляя об оговорке Локка, в большинстве случаев не стремятся восстановить то понимание, которое в данный отрывок заложил сам Локк. Поэтому даже если Уолдрон прав, это не значит, что подобное оговорке Локка ограничение не должно признаваться нами независимо от Локка.
Но чтобы установить подобное ограничение, нам необходимо ответить на несколько вопросов. Что именно требует эта оговорка? У каждого должна быть равная доля любых бесхозных ресурсов или достаточно доли, соответствующей некоему «адекватному порогу достаточности»? Если некто присвоил, не оставив достаточное количество того же качества, то его права на присвоенное недействительны или он может как-то иначе компенсировать нарушение оговорки? Должен ли присвоитель оставить достаточно ресурсов того же типа, что он присвоил, или существует какой-либо способ сопоставлять стоимость разных ресурсов, доступных для первоначального присвоения?
Некоторые сложности в том, чтобы сходу точно сформулировать ограничения, налагаемые оговоркой Локка, некоторых подтолкнули к тому, чтобы отказаться от неё как таковой. Так называемые радикальные правые либертарианцы, включая Мюррея Ротбарда, Яна Нарвесона, Эдварда Фезера и Израэля Кирцнера, известны тем, что признают те или иные элементы общей теории Локка, но отрицают оговорку и какие-либо иные ограничения на первоначальное присвоение [2]. Ротбард, например, полностью принимает локковскую концепцию естественных прав, включая и трудовую концепцию присвоения, но отрицает нормативный статус оговорки.
Тем не менее, необходимость какого-нибудь регулирующего принципа, подобного оговорке, может быть продемонстрирована с помощью мысленного эксперимента. Представим, например, ужасное кораблекрушение. Одного из выживших, предположим, по имени Робинзон, прибивает к берегам необитаемого острова раньше других. Когда остальных выживших также прибивает к берегу, то Робинзон заявляет им, что он присвоил себе весь остров, а потому они обязаны подчиняться ему, если желают находиться на его частной территории. В ином случае они могут оставаться в океанических водах, что для них равнозначно смерти. Робинзон не нападает на них физически, пока они не высадились на его остров против его воли, поэтому его требование само по себе не нарушает их права самопринадлежности. Однако моральная интуиция многих людей подсказывает им, что Робинзон не просто поступает неправильно, требуя других подчиниться в обмен на право ступить на остров [3], требование Робинзона само по себе нелегитимно.
Поскольку Ротбард оставался приверженцем трудовой теории присвоения, он мог бы возразить, что Робинзону потребовалось бы обработать землю на всём острове, чтобы стать его собственником, и вряд ли он успел бы управиться раньше, чем других выживших прибьёт к берегу. Можно, однако, предположить, что Робинзон не обрабатывал землю на всём острове, но обработал её вдоль всей береговой линии, тем самым обрубив прибывающим доступ вглубь острова, где расположена неприсвоенная земля.
Существуют также оговорки, более «слабые», чем версия Локка, которые могли бы помочь сформулировать ротбардианский ответ на эту проблему. В частности, оговорка Уолтера Блока и оговорка свободного передвижения Фрэнка ван Дана. Оговорка Блока устанавливает, что люди не должны использовать свои права собственности, чтобы заблокировать другим доступ к неприсвоенным бесхозным ресурсам. Это включает, например, обязательство собственника земельного участка в виде пончика, окружающего неприсвоенную землю, позволить любому желающему пройти, чтобы приобрести землю в центре пончика. Оговорка свободного передвижения также устанавливает, что собственники земли не должны препятствовать тому, чтобы люди могли пройти по их земле между своей законной собственностью и любым местом, где их готовы принять. Таким образом, обе оговорки, не устанавливая никаких ограничений на объём присвоений, требуют, чтобы Робинзон позволил новоприбывшим пересечь его береговую линию, чтобы добраться до неприсвоенной земли на острове.
И всё же мы могли бы модифицировать мысленный эксперимент таким образом, что Робинзон оказался единственным выжившим в ходе кораблекрушения. В результате он пробыл столько времени на острове, которого было достаточно для присвоения всего острова даже в соответствии с трудовой концепцией Локка и Ротбарда. Однако затем происходит ещё одно кораблекрушение, в результате которого к острову прибивает ещё одну группу выживших. Может ли изрядно обезумевший за это время, но законно владеющий всем островом Робинзон требовать от них подчинения?
Цель этих оторванных от жизни примеров — выявить моральную интуицию против чрезмерного присвоения, которая бы оправдывала введение принципа, подобного оговорке Локка. Впрочем, одной интуиции может быть недостаточно. Эдвард Фезер возражает против оговорки Локка на том основании, что никто не имеет первоначальных прав ни на что, кроме, вероятно, самих себя (то есть прав самопринадлежности). Внешние ресурсы бесхозны, поэтому их присвоение никому не наносит ущерба и не нарушает ничьи права. Соответственно, нет никаких ограничений на первоначальное присвоение, которые бы мы могли сформулировать в терминах теории, соотносящей справедливость с уважением к индивидуальным правам отдельных людей.
Это возражение Фезера было разобрано и опровергнуто Питером Валлентайном и Стивеном Даскалом. Как они подметили, из утверждения Фезера, что никто первоначально не владеет природными ресурсами, не следует, что ни у кого нет никаких прав в отношении природных ресурсов. Влиятельнейший американский правовед Уэсли Ньюкомб Хофельд разделял права на притязания (claim rights) и свободы (liberty rights) [4]. Притязания коррелируют с определёнными обязательствами в отношении обладателя притязаний, тогда как свободы включают лишь дозволение, но не коррелируют ни с каким обязательством удовлетворить требования обладателя свобод. Например, значение «права на X» будет отличаться в зависимости от того, идёт ли речь о притязании или свободе. «Притязание на X» будет означать наличие справедливого требования о предоставлении правообладателю X или невмешательстве в его распоряжение X, которое он может выдвинуть в отношении третьих лиц. В свою очередь, «свобода в отношении X» будет означать всего лишь дозволение правообладателю использовать X, которое не налагает на третьих лиц какие-либо обязательства перед правообладателем.
Тот факт, что до присвоения ресурсы никому не принадлежат, означает лишь то, что на них никто не имеет притязаний в смысле claim rights [5]. Однако люди могут иметь и, на самом деле, имеют согласно собственной позиции Фезера права на неприсвоенные ресурсы в смысле определённых свобод использовать их. Как бы люди могли пользоваться ещё не присвоенными ресурсами и даже приобретать их в исключительную собственность (особенно через «смешение труда»), если бы не имели прав на свободное пользование ими?
Именно эта тонкость объясняет, почему Локк во «Втором трактате о правлении» говорит одновременно о том, что все люди каким-то образом коллективно владеют природными ресурсами, но в то же время могут присваивать их, будто они никому не принадлежат. Первоначальное коллективное владение природными ресурсами подразумевает свободы пользования ими, однако частное владение, обретаемое через присвоение, подразумевает исключительные притязания. Некоторые либертарианцы даже предполагают более сильные права первоначального коллективного владения, которые включают не только свободы, но и притязания, и в этом смысле предполагают, что частное присвоение природных ресурсов каким-либо лицом допустимо только с согласия всех остальных людей. Эта позиция, известная как левое либертарианство совместного владения, восходит к Гуго Гроцию, Самуэлю Пуфендорфу и в каком-то смысле Герберту Спенсеру, а её современными представителями являются Джеймс Грюнебаум, Аллан Гиббард и, возможно, Джон Эксделл. Но большинство либертарианцев всё же отрицают столь сильные права первоначального коллективного владения, а потому допускают одностороннее (без согласия остальных) присвоение природных ресурсов.
Помимо свобод люди также имеют ещё один тип прав в отношении неприсвоенных ресурсов — полномочия присвоения. Полномочия (powers) также являются правами, и в рамках либеральной теории естественных прав присвоение бесхозного также является неприобретённым, изначально присущим всем людям правом. Реализация этого права меняет набор прав, которые люди имеют в отношении конкретного ресурса. Присвоитель обретает притязания, тем самым в одностороннем порядке налагая на других людей некоторые обязательства, тогда как эти люди не только обретают новые обязательства, но и теряют некоторые из ранее имевшихся у них прав — свободы пользования и полномочия присвоения в отношении присвоенного ресурса. Таким образом, даже если присвоенный ресурс реально никому не принадлежит (с чем можно поспорить), присвоение в одностороннем порядке меняет набор прав и обязательств всех остальных людей. В рамках теории, которая обычно отрицает какое-либо недоговорное происхождение новых прав и обязательств, наложение какого-то ограничительного принципа на присвоение, вроде оговорки Локка, выглядит даже как чересчур мягкое решение.
Таким образом, соображение Эдварда Фезера насчёт первоначальной ничейности природных ресурсов никак не опровергает необходимость оговорки Локка. Наша моральная теория и практика нуждается в принципе, регулирующем первоначальное присвоение. Но каково значение данного принципа? Множественные конкурирующие интерпретации локковской оговорки будут рассмотрены в рамках отдельной статьи.
Примечания
[1] В большинстве случаев «бесхозные ресурсы» и «природные ресурсы» означают одно и то же, поскольку природные ресурсы никем не созданы и поэтому никто первоначально не имеет никаких претензий на обладание ими. Однако и произведённые ресурсы также могут стать бесхозными, например, если они были заброшены своим последним владельцем или он умер, не оставив наследника. В таком случае в их отношении действуют те же нормы, что и в отношении природных ресурсов. [2] Эрик Рорк считает, что оговорка Локка одинаково применима как к присвоению, так и просто использованию неприсвоенных ресурсов. [3] Многие люди согласились бы, что другие могут распоряжаться своей законной собственностью такими способами, которые мы бы назвали неправильными, но которые не требуют силового вмешательства с целью помешать им. Например, многие могли бы согласиться, что Уолту Диснею не стоит так много курить, потому что такое поведение доведёт его до рака лёгких. Но в то же самое время эти люди необязательно будут считать, что государство (или кто-либо вообще) должно принудительно мешать Уолту Диснею курить, если он хочет это делать. [4] В русскоязычной юридической литературе, насколько мне известно, нет устоявшейся русификации хофельдианских терминов. [5] Разумеется, если использовать слово «притязание» в каком-либо более привычном для нас смысле, а не в качестве эквивалента хофельдианского термина, люди вполне могут иметь притязания на ресурсы до присвоения.