Алексей Соловьев рассказывает о диспозитиве гибкости. В ближайшее время у Алексея выйдет его вторая книга, о чем можно узнать подробнее в его телеграм-канале.
Гибкость — базовая настройка в конституировании субъекта, экзистенциально заброшенного в эпоху текучей современности. Ричард Сеннет в лекциях, посвященных культуре нового капитализма, раскрывает специфику новой формы производства субъективности. Она соткана из различных атрибутов гибкости: способности быстро переключаться и адаптироваться к быстрым изменениям среды; ловко управлять временем на коротких дистанциях, реализуя задачи и проекты в условиях бурлящей турбулентности; не держаться за старый опыт и быть готовым обнулять его ради новых возможностей и достижений, актуальных для изменившейся среды. Гибкая стратегия постоянной творческой адаптации ко вновь и вновь меняющимся условиям задает рамку диспозитива гибкости.
В условиях капитализма возможностей происходит постоянная нормализация1 экзотических жизненных сценариев и ритуалов заботы о себе, которые вплетаются в репертуар потребительских практик и стилей жизни под лозунгом «И так можно было». Выделенные ранее состояния субъекта — mind worker, потребитель возможностей, риск-менеджер — в качестве базовых настроек разворачиваются в регистрах того, как именно в различные грани повседневного существования вплетаются те или иные словари, формы знания и стратегии власти. Все это влияет на то, как живет, действует, мыслит и чувствует себя современный человек, то есть всякий из нас, кто день за днем пользуется смартфоном, развивается, монетизирует свои когнитивные способности, движется к счастью и не очень-то доверяет научно-материалистическому взгляду на жизнь, оставляя место для различных форм духовности.
Можно обнаружить следы диспозитива гибкости в самых разных нарративах и практиках современной жизни. Среди них: непрерывное обучение и постоянное освоение новых полезных привычек, как и связанная с этим идея нейропластичности; призывы к антихрупкости как к способу адаптации к неопределенности и возможности извлечь выгоду из хаоса со стороны философствующего трейдера Нассима Талеба; популярные модели описания социальной реальности VUCA/BANI и им подобные; гендерная дисфория и другие формы неустойчивой идентификации в клинической диагностике пси-расстройств; цифровой номадизм и связанный с ним опыт гипермобильности; скроллинг ленты на смартфоне с характерным быстрым переключением внимания; особенности онлайн-шоппинга; быстро возникающие и столь же быстро исчезающие модные тренды и готовность успевать быть в тренде лишь на очень короткое время; прекарная занятость в растущем секторе гиг-экономики; укрепление позиций людей-сканнеров, которые умеют играть в многозадачность2. Все эти и многие другие явления несут в себе отпечаток скрытого требования быть гибким, чтобы успевать адаптироваться к сложной культурной среде, где всё по-гераклитовски течет и меняется.
В частности, сам процесс непрерывного обучения в течение всей жизни (life-time learning) как новой нормы получения знаний выступает не только производством нового типа хрупких знаний, актуальность которых улетучивается с той же скоростью, что и порождает эти знания, но и формирует модель гибкой идентичности, в которой нет привычной для более ранних обществ устойчивой системы идентификации с опорой на метанарративы и легитимные источники герменевтики себя. Изучающие иностранные языки, повышающие профессиональную квалификацию, осваивающие новые привычки и регулярно фиксирующие сведения о своем здоровье посредством приложений на смартфоне, люди организуют свою повседневную жизнь и распространяют именно такое поведение в качестве гибкой нормы, перестраивая последние десятилетия свою повседневную жизнь в соответствии с требованиями рыночного общества.
Важно подчеркнуть, что сама динамическая архитектура потребительского опыта акцентирует гибкость внимания в качестве доминирующей практики цифрового поведения в связи со скрытым требованием не фиксироваться на удовлетворении реальных потребностей и желаний в текущий момент времени, а всегда находиться в некоем распыленном состоянии расфокусированного внимания. Переход от потребления вещей к потреблению возможностей и впечатлений превращает человека в вечного туриста, скользящего по множеству поверхностей опыта и не фиксирующегося ни на каком из них. Возможности ускорить видео на YouTube, быстро скроллить ленту, мгновенно, в один клик, совершать покупки и заказывать доставку создает концентрат опыта высокой интенсивности, где сама технологическая конструкция задает гибкие формы производства субъективности, где основным аспектами становятся переключение внимания и обнуление опыта.
Бён-Чхоль Хан, рассуждая о кризисе нарративности и связанной с этим неизбежной девальвации теоретического мышления, отмечает, как связные нарративы уступают место информативности, разрозненному потоку данных, заполняющих цифровую среду. В этом контексте процесс непрерывного обучения проходит в режиме индуктивного познания, ориентированного на накопление кейсов, лайфхаков и ситуативных решений, которые невозможно объединить до степени теоретического обобщения. В бурлящей турбулентности рыночного общества возникают удачные решения, которые оборачиваются в продукты и снабжаются продающими нарративами, укрепляющими позицию того или иного эксперта на рынке образовательных или консультативных услуг. В условиях усиливающейся конкуренции за внимание потребителей одержимость созданием нового знания формирует среду, бесконечно порождающую тренды, модные веяния в разных сферах культуры и новые бизнес-модели. На одном из частных занятий с психологом, работающим в модальности когнитивно-поведенческой терапии, мы размышляли о том, как генерация все новых и новых направлений внутри этого модного направления помогающей практики создает фигуру растерянного терапевта. Он/она не может понять, в каком из подвидов КПТ ему/ей стоит продолжать получать образование и как повышать квалификацию. Нечто похожее происходит с потреблением селф-хелп-литературы, когда человеку недостаточно покупки одной книги о полезных привычках, чтобы понять принципы их освоения, и он начинает навязчиво скупать разные книги о привычках, в надежде, что именно следующая даст ему более четкое понимание этой темы. Это наглядно иллюстрирует проявление диспозитива гибкости в условиях проникновения рыночной рациональности в самые разные сферы жизни и деятельности современного общества.
Ситуативное краткое общение с близкими или дальними посредством коротких СМС или звонков в условиях высокой информационной загруженности и занятости создает эпизодичность и невозможность длительного погружения в мир другого. Ярким примером выступает организация дейтинг-приложений, в которых знакомство возникает случайно и первые симпатии могут не означать ровным счетом ничего в контексте продолжения общения и перехода в длительное глубокое общение оффлайн. Сами приложения подстегивают наивного потребителя возможностей к тому, чтобы продолжать свайпать фото потенциальных партнеров/партнерш в надежде встретить свою судьбу. Однако архитектура потребительского опыта на подобных платформах снижает вероятность удачного совпадения до минимума, что больше похоже на удачную ставку в казино или выигрыш в лотерее.
Образ гибкого человека, обитающего в цифровой среде, дробится на множество оторванных друг от друга мгновений и переплетается с такими же раздробленными мгновениями из жизни других, где близкие и далекие сливаются в один поток быстрых впечатлений, утопающих в забвении уже через несколько мгновений. Как пишет Хан:
«Селфи — это тоже мгновенные фотографии. Они касаются только момента. В отличие от аналоговых фотографий как медиума для воспоминаний селфи являются мимолетной визуальной информацией. В отличие от аналоговых фотографий, после того как на них взглянули, они исчезают раз и навсегда. Они служат не воспоминаниям, а коммуникации. В конечном счете они возвещают о конце человека, наделенного судьбой и историей»3.
Гибкая идентичность проектируемого потребителя возможностей оказывается вплетена в многообразные маршруты и карты потребления, в которых может возникнуть, привлечь внимание, заинтересовать, укрепить позитивную мотивацию и стать «ценным» (и как следствие «нормальным») приблизительно всё что угодно (при удачном пиаре и маркетинговой стратегии). Сама структура рыночного общества, где множество агентов конкурируют за внимание потенциальных потребителей, умноженная на ускоренный опыт взаимодействия с цифровыми технологиями, усиливает броуновское движение стихийно возникающих стимулов на те или иные продуктовые интервенции. Многообразие товаров, услуг, контента, информации с невероятной скоростью мелькает перед глазами держателя смартфона, подталкивая его к реактивному поведению с импульсивным откликом на непрерывную гиперстимуляцию. Важно подчеркнуть, что специфика проектирования потребительского опыта не является цепочкой линейных стимуляций. Если представить в качестве основы нового опыта гибкости скроллинг ленты в соцсетях, вроде TikTok, то характерная для него фрагментарность, отсутствие контекстов, внезапность любой рекомендации к просмотру и быстрая скорость переключения внимания создает причудливый калейдоскоп не только разнообразных впечатлений, но и возможностей для той самой гибкой идентичности, референсами для которой и становятся продающие истории, увлекающие внимание потребителей цифрового контента.
Капитализм возможностей всегда фиксирует внимание на поливариативности потребительских маршрутов. Человеку предлагается множество сценариев того, какие товары он может приобрести, какой контент посмотреть и в какое путешествие отправиться. Номадизм современных айтишников, кочующих из страны в страну и с места на место, демонстрирует эту неустойчивость. Дистанционная работа и отсутствие какого-либо постоянства (кроме постоянства изменчивости) создают динамику движения, основная манифестация которого — стремление к новому опыту (страна, город, профессиональная идентичность, ценности и формы идентификации). Эта смена локаций, короткие проекты в рабочей сфере и возможности любой иной формы мобильности создают позитивный ореол вокруг новых форм свободы самоопределения. Это постоянное обнуление с новым началом создают эффект дня сурка, в котором процесс субъективации каждый раз заново стартует после пробуждения на очередных экзотических островах в Индийском океане или в очередном аэропорту для перемещения на новое место релокации. Когда Зиммель описывает приключение как разрыв рутины привычного существования, он хочет подчеркнуть радикальные изменения в самом опыте и структуре бытия того, кто в это приключение отправился4. В случае с вечно движущимся приключенцем-номадом не происходит ничего, кроме возобновления одного и того же цикла, как если бы в каждый новый понедельник жизнь начиналась заново. Календарная структура времени вызывает у человека, похожего на перекати-поле, ироничную усмешку, потому что он может устроить себе лето при желании, а стиль жизни, в котором рутина кочевничества приводит движение в движение ради движения, подстегивает не оставаться на месте в непрерывности экзистенциальной миграции.
Еще один яркий сюжет проявления диспозитива гибкости располагается в контексте темы нейропластичности, ставшей одним из нарративов-флагманов неолиберального селф-менеджмента, а не только значимым открытием в сфере нейронаук. Обычно сюжет способности мозга к изменениям преподносится как возможность непрерывно обучаться в течение всей жизни, осваивать новые привычки и формировать новый позитивный опыт. Все это становится нейронаучным фундаментом идеологии постоянного развития в современных обществах экономически преуспевающих стран. Усиленное влияние нейронаук на современные нарративы и повседневные практики существования выводят понятие нейропластичности на первый план в качестве научной базы той самой гибкости как ведущего принципа культурной адаптации человека эпохи текучей современности. Однако нейропластичность, понятая как позитивная возможность мозга к усвоению нового опыта и принятию новой формы, затемняет контекст совершенно противоположного эффекта, связанного с негативным влиянием усиленного стресса и хронической усталости от неопределенности, ставших спутниками многих выгорающих и уставших людей в наше время. Как замечает Катрин Малабу:
«Но следует отметить, что пластичность может указывать и на способность уничтожать форму, которую она в состоянии принимать или создавать. Не будем забывать, что французское слово plastic (от которого происходят plastiquage и plastiquer) обозначает мощное взрывчатое вещество на основе нитроглицерина и нитроцеллюлозы. Итак, как мы видим, значение термина “пластичность” колеблется между двумя крайностями: с одной стороны, восприимчивости, принятия формы (скульптура или пластиковые предметы), с другой — уничтожения всякой формы (взрыв)»5.
Фрустрированный обыватель, несущий бремя жизни наугад в условиях растущей турбулентности от последствий превращения его повседневной рутины в гиперкультурное поле для рисковой деятельности в попытках свести концы с концами и вынужденной многозадачности, сталкивается с невыносимой тяжестью бытия в решении даже самых простых будничных задач. Усиливающийся стресс и жизнь на пределе возможностей с сопутствующей низкой толерантностью к риску и отсутствующей способностью идти на риск6 (часто с долгами и непониманием как из них выбраться) наращивает именно негативную нейропластичность. Она, в свою очередь, перемещает центр принятия решений с рационального планирования и критического осмысления реальности на те древние части мозговой активности, которые связаны с импульсивным реагированием на опасность и краткосрочной адаптацией к реальности в режиме «бей-беги-замри». Усиление негативной нейропластичности запускает режим выживания в качестве доминирующей экзистенциальной стратегии, исключающей любые позитивные мотивы к саморазвитию, обучению новому и открытию иных светлых горизонтов существования в качестве реальных перспектив персонального существования.
Гибкая нормальность, включенная в конструирование субъективного опыта потребителя возможностей или риск-менеджера, ярче всего воплощает себя в различных формах прекарной занятости, то есть тех форм неолиберального управления собой в профессиональной сфере, где нет и не может быть стабильности и устойчивости на рабочем месте. Стратегические партнерства между работодателем и работником в духе заводов Форда, где сотрудник мог рассчитывать на пожизненную занятость в одной и той же компании, уступают место многообразным агрегаторам в секторе гиг-экономики. Популярность жидких контрактов в разных формах отражает усиление неолиберальных форм управления в контексте трудовых отношений. В частности, одной из популярных у работодателей форм занятости становится работа по требованию (on-call) или трудовых контракты с нулевым временем (zero-hours contracts), создающие формат асимметричных отношений между работодателем и работником, где последний находится в режиме ожидания и постоянной готовности незамедлительно приступить к работе, как только поступит заявка от работодателя. Но время ожидания и другие нюансы не уточняются. Это создает психологическое напряжение и к тому же делает проблематичной иную оплачиваемую работу. Популярность курьеров и таксистов7, а также множества других специальностей, в которых преобладают различные формы самозанятости, отражает переход экономики с классических форм трудоустройства к различным формам свободной трудовой деятельности, в которой, следуя позитивным коннотациям идеи гибкости, каждый может сам распоряжаться своим временем и принимать решения, каким образом он хочет его потратить в тот или иной период своей жизни. Исследователь гиг-экономики и особенностей прекарной занятости в этом растущем секторе трудовых отношений Колин Крауч настаивает на том, что проблемы, возникающие в этих формах экономической деятельности, образуют «сердцевину изменяющихся отношений между теми, кто использует человеческий труд, и теми, кто его предоставляет, и характеризуются широким диапазоном трудовой неустойчивости и риска»8.
Фактически, прекарная занятость вместе с неизбежно нарастающей негативной нейропластичностью выступает более реалистичным сценарием того аспекта неолиберального селф-менеджмента, который находит отражение в диспозитиве гибкости. Так, предприниматель самого себя вместо гибкого проектирования своей успешной и счастливой жизни оказывается в неустойчивой позиции прекарно занятого субъекта в состоянии хронического стресса и активированном режиме «бей-беги-замри», категорически затрудняющего принятие рациональных решений и даже возможности трезвой оценки ситуации и рисков для инвестирования очередной порции человеческого капитала в саморазвитие и светлое личное будущее.
Находясь в состоянии непрерывной экзистенциальной миграции в связи с отсутствием ясных ценностно-смысловых ориентиров и возможности опоры в устойчивом выборе стиля жизни и действуя в логике диспозитива гибкости, рядовой пользователь смартфона с большей долей вероятности оказывается в числе тапальщиков хомяка, армии прекарно занятых курьеров и таксистов, покупателей курсов сомнительной ценности, пребывающих в хаотичных попытках быть в тренде непрерывного обучения, и потребителей иллюзий, которые вновь и вновь успокаивают себя оптимистическим подбадриванием в надежде, что в следующий раз карта желания будет составлена правильно и Вселенная обязательно услышит тебя. Этот калейдоскоп причудливых образов и коллизий гибкой идентичности, тесно связанной с характером повседневных практик в культурном ландшафте текучей современности, является не гротеском и литературной гиперболизацией ради художественного эффекта. Он становится горькой прозой жизни, где самые разные люди вынужденно осваивают инструменты неолиберального селф-менеджмента, двигаясь в растерянности, на ощупь, без опоры и ясного понимания, куда и зачем они движутся и какие из предлагаемых на рынке траекторий проектирования потребительского опыта могут помочь им в обретении почвы под ногами.
В этой внутренней неустойчивости гибкость становится атрибутом самоотчуждения и утраты возможности принятия решений с опорой на опыт, ясные ценностно-смысловые ориентиры и понимание того, как и зачем в той или иной ситуации субъект желания действует и куда стремится. Гибкость размывает саму возможность быть в гармонии с самим собой, создавая хаотичную динамику постоянно нарастающего внутреннего кризиса, оборачивающегося истощением психических ресурсов, выученной беспомощностью и реактивным поведением в режиме полного отказа от собственной субъектности. Итогом становится состояние упраздненного индивида, в котором постоянное переключение внимания, компульсивное реагирование и непрерывное обнуление возникающего опыта создают дурную бесконечность разрозненных фрагментов возникающего и исчезающего вновь опыта, подобно калейдоскопу впечатлений от коротких видеороликов в популярных социальных сетях.
[1] Понятие, которое использует исследователи Мирко Холл и Юрген Линк в своей статье. См. Link J., Hall M. M. From the «Power of Norm» to «Flexible Normalism» // Cultural Critique. 2005. 57(1). Р. 14–32.
[2] Концепция писательницы в жанре селф-хелп из книги «Отказываюсь выбирать», где она повествует о людях, которые не хотят быть ограничены рамками одной профессии и постоянно меняют виды и формы деятельности, исходя из текущих увлечений, интересов и хобби в тот или иной период жизни. См. Шер Б. Отказываюсь выбирать. М.: МИФ, 2023.
[3] Хан Б.-Ч. Кризис повествования. С. 61.
[4] См. Зиммель Г. Приключение / пер. с нем. М. Левиной // Избранное в 2-х т. Т. 2. Созерцание жизни. М.: Юристь, 1996. С. 212–226.
[5] Малабу К. Что нам делать с нашим мозгом? / пер. с фр. К. Саркисова. М.: V-A-C Press, 2019. C. 29–30.
[6] Напомню, что способность к риску — это наличие капитала и любых иных активов для осуществления рисков в рамках реализации инвестиций того или иного рода.
[7] Иронично, что в истории о двух братьях, один из которых во время финансового кризиса был уволен с престижной должности в банке, а другой работал и продолжил работать таксистом, Нассим Талеб в рассуждениях об антихрупкости настаивает на большем соответствии этому понятию позиции водителя такси.
[8] Крауч К. Победит ли гиг-экономика? / пер. с англ. Ю. Каптуревского под науч.ред. С. Щукиной. М.: Изд. дом ВШЭ, 2020. С. 19.