Insolarance публикует эссе Алексея Кардаша о том, по каким причинам кто-то вообще выбирает для себя субтворческую деятельность, какая мифология за этим стоит и как люди становятся невидимыми, попадая в западню социального престижа.
С относительно недавнего времени на сигме начали публиковать расшифровки докладов из серии «Невидимый труд». В них рассказывается о проблемах субтворческих профессий и невидимости труда занятых в них людей. Поднимаются вопросы трудоустройства, оплаты и моральной оценки деятельности таких специалистов.
На протяжении всего времени, пока публиковались тексты, я думал о том, что это чертовски интересная тема – как так получилось, что в мире победившего капитализма существует целая сфера, в которой люди готовы работать на не самых лучших условиях, с мизерной оплатой или вовсе в роли волонтёров.
При этом докладчики выбирают довольно странную стратегию объяснения ситуации. Большинство из них обращается к птичьему языку на манер Джудит Батлер – вопрос символической интерпретации во многом оказывается важнее, чем попытка анализа возникнувших реалий. Так, из всех докладов можно выделить следующую описательно-критическую линию – работники творческих и субтворческих профессий испытывают множественное (символическое) угнетение ввиду отчуждённого труда, буржуазной культуры общения, сексизма и прочих ужасов капитализма.
Любопытно, что в одном из докладов сначала говорится о том, что в культурном менеджменте присутствует высокая конкуренция универсальных работников со схожими навыками, а абзацем ниже автор сетует на то, что институции не ценят профессионализм и считают, что всегда смогут найти замену любому субтворческому специалисту. Я не буду разбирать неувязки и противоречия этих докладов, так как они очевидно во многом выражают видение с позиций близких к постструктуралистской феминистической теории.
Вместо этого я просто хочу взять тему и высказать альтернативный взгляд на то, по каким причинам кто-то вообще выбирает для себя субтворческую деятельность, какая мифология за этим стоит и как люди становятся невидимыми, попадая в западню социального престижа.
Западня
Субтворческими профессиями я называю те виды деятельности, в которых работник формально связан с искусством, но он не производит объектов искусства в их конвенциональном понимании или не претендует на авторство. Примеры таких профессий: арт-медиаторы, координаторы, помощники, ассистенты, культурные менеджеры, экскурсоводы, копирайтеры и так далее. Подобная работа предполагает невидимость, в первую очередь, для потребителя. При этом субтворческая деятельность во многом пересекается и часто преподносится как творческая.
Поэтому для начала мы поговорим об общем импульсе – нематериальной мотивации. Выбирая деятельность или профессию, связанную с искусством, человек оказывается в своего рода моральном выигрыше – он следует за мечтой, вносит вклад в культуру и получает смутную перспективу, как минимум, профессиональной известности.
В этом плане мотивация таких людей схожа с мотивацией тех, кто занимается инновационным бизнесом. Создавать инновации рискованно, но потенциальный выигрыш от вложения времени столь велик, что определенные люди просто не могут этим не заниматься.
Экономисты вроде Уильяма Баумоля или Саймона Паркера, изучая этот вопрос ставят в один ряд инновационных предпринимателей и любителей лотерей. Их объединяет аппетит к риску – они готовы инвестировать свои ресурсы по максиме «всё или ничего». Мы же можем смело дополнить этот ряд людьми, которые стараются связать свою жизнь с искусством.
Искусство на протяжение всей истории человечества обладает высоким социальным престижем. Им принято восхищаться. Общество одобряет разборчивость и занятие искусством. Социальный престиж искусства столь велик, что можно даже говорить о некротическом продолжении, когда после смерти великого мастера продолжается одобрение и даже поклонение результатам его трудов. Если ultima thule инноватора – это интенсивное нематериальное поощрение в течении безбедной жизни, то максимальный выигрыш человека искусства – это такое количество социального престижа, что он поистине становится символическим капиталом, который воспроизводит себя далеко за временными рамками жизни творца.
Великая россыпь людей искусства из истории человечества медленно подталкивает человека к систематической ошибке выжившего и, вовремя того не замечая, он оказывается в западне социального престижа.
У этой ловушки есть три компоненты:
- Человек получает первичное моральное удовлетворение из-за того, что он решает связать свою жизнь с искусством. С самого начала возникает чувство уверенности в престижности выбранной деятельности. Например, в отличии от менеджеров культуры, обычные менеджеры таким бонусом похвастаться не могут.
- Сразу же возникает сильная нематериальная мотивация – перспектива известности и получения социального престижа. «Моя работа связана с искусством», – это звучит красиво на всех языках.
- Чем крепче человек себя связывает с искусством, тем ему труднее от искусства отказаться. Ведь с определенного момента – это уже будет не просто отказом от места работы или хобби, а моральным проигрышем. Отказом от мечты, от высокого. Признанием неконкурентоспособности на арт-рынке, а значит своей бесталанности, не креативности, обычности и далее по списку.
То есть суть западни в том, что она даёт мгновенный моральный выигрыш, высокую нематериальную мотивацию, но при этом выход из неё сулит относительно большим моральным и социальным проигрышем.
Теперь же самое главное, в западню попадают люди и творческих, и субтворческих профессий. Во многом из-за того, что вторых вводят в заблуждение. Им говорят, что они взаправду творцы, что они имеют эксклюзивный доступ и влияние на мир культуры – всё это составляет мифологию причастности к искусству, принятие которой и не позволяет человеку вовремя выбраться из западни социального престижа.
Мифология
Мифология причастности к искусству – это совокупность взглядов и безусловных убеждений, которые формулируют почти любую деятельность, связанную с искусством, как престижную и более достойную.
Если посмотреть на функции медиатора в музее, то они довольно похожи на функции консультанта в магазине одежды. Оба специалиста нанимаются как люди, которые будут говорить с посетителями, помогать им и вовлекать во взаимодействие с пространством музея или магазина.
Как же тогда так получается, что люди функционально схожих профессией в одном случае работают официально, по зарплате, фиксированное время и с базовым социальным пакетом, а другие этого в большинстве своём не имеют? Более обобщённо, как так получается, что в первом случае человек скорее не испытает того же уровня фрустрации и разочарования, как во втором?
Дело в том, что консультант не поражён мифологией собственного магазина. У него нет искренней убеждённости в высшей ценности своей деятельности – он не считает, что, работая в магазине, он соприкасается с миром высокой моды. Вряд ли он ощущает эксклюзивную причастность к этому миру. Точно также и свою роль консультант видит реалистичней. Несомненно, за время своей работы он что-то поймёт и обретет изрядную долю специфического человеческого капитала. Но из-за нахождения вне мифологии он не будет всё это связывать со своей идентификацией – маловероятно, что у него возникнет мечта стать экспертом и звездой в своей профессии.
Поэтому, говоря об индивидуальном уровне, человеку, вовлеченному в деятельность, связанную с творчеством стоит в первую очередь избавляться от иллюзий. Не нужно слепо верить в то, что искусство – это пристанище для всех, кому непосилен мещанский труд и у кого есть способность взаимодействовать с высоким.
Стоит попробовать подумать об обратном. Допустить возможность, что искусство и всё, что связанно с ним – это, порой, чуть ли не самый авторитарный и тиранический институт человечества, в котором, под лозунгами свободного самовыражения, людей закрепощают и обрекают на непроизводительный, низкоквалифицированный труд за шаткое внутреннее удовлетворение и фантомное обещание большого престижа такой работы.
Возникает ощущение, что тот же консультант, не поддаваясь на нарциссическое желание близко соприкоснуться с миром моды, обладает значительно большим самоуважением нежели культурный менеджер. И в первую очередь, это самоуважение проявляется в том, что консультант признаёт и декларирует себя, как рыночного агента – человека, который пришёл получать деньги, работая на честных условиях.
Полагаю, это же стоит попробовать делать и людям субтворческих профессий. Вместо того, чтобы искать корень зла в капитализме, институциональном угнетении, всепронизвывающем сексизме или неправильном буржуазном холодно-приветливом стиле общения, всего-то стоит сделать простое заявление. Высказать очевидную мысль о том, что медиаторы, культурные менеджеры, помощники и ассистенты в первую очередь нуждаются в достойных условиях и рыночной оплате труда, а не в развитой мифологии занятия искусством.
Да, это слегка ударяет по тонкому и ревнивому эго, но его чествовать можно в форме хобби и действительно свободного творчества.
Пока мифология причастности к искусству крепко владеет умами включенных в субтворческую деятельность людей, вместо анализа ситуации и реальных изменений будут возникать только зеркальные критические мифы, в которых индивиду мешают боги – большие, непобедимые и абстрактные.
К реальности
Абстрагируясь, можно представить описанную в расшифровках ситуацию, как комичную повесть. Люди с неомарксистскими взглядами идут работать к другим людям со схожими взглядами и по итогу страдают от того, что они не получили ни рыночных условий, ни рыночной оплаты труда. Тем не менее, фактически смеяться совсем не хочется. Ведь действительная история повествует о том, как люди, воспринимая ложные убеждения, оказываются в западне социального престижа и ввиду взглядов, к которым склоняет среда, длительное время в ней остаются.
Причиной тому трагичный разрыв воззрений и действительной социальной ситуации, в которой находятся культурные менеджеры. Я же призываю возвращаться к реальности и хотя бы иногда предполагать, что не только масштабные и абстрактные силы (вроде институционального угнетения или капитализма) портят вашу жизнь, но и куда более прозаичные и локальные факторы. Ведь, в обратном случае, перефразируя Бодрийяра, такая критика рискует оказаться бесплодным напоминанием для своих об и так им известном. Это порождает концептуальную аутофагию, когда люди с другими взглядами постепенно начинают видеть в теме лишь собрание бесполезных агиток.
Когда же за темой закрепляется стойкая идеологическая ассоциация («Это проблемы левых/правых, это не для нас»), то она окончательно консервируется и переход от теории к реальным изменениям крайне затрудняется.