Глеб Лихачев рассказывает о том, как возникла и развивается дискуссия о нейроправах, призванных защитить психику от нежеланных влияний и отстоять когнитивную свободу индивида.
Введение
В последние годы обеспокоенность стремительным прогрессом технологий и их возможным влиянием на права и свободы человека заметно усилилась. Особенно пристальное внимание исследователей привлекают нейротехнологии и искусственный интеллект (ИИ), развитие которых, помимо всего прочего, сопровождается все большей точностью и объемом данных, собираемых о человеке, а также совершенствованием методов их анализа. Эти процессы открывают не только новые возможности, но и порождают риски — от усиления цифрового надзора до более изощренных форм манипуляции поведением и предпочтениями пользователей в онлайн-пространстве.
Современные достижения в области исследований мозга и ИИ позволяют собирать большой объем личной информации, которая раньше казалась недоступной для получения. Уже сегодня с помощью электроэнцефалографии (ЭЭГ), электромиографии (ЭМГ) и других нейротехнологий можно извлекать данные о мозговой активности, которые раскрывают, что человек чувствует, о чем думает, какими психическими расстройствами страдает и даже какие он имеет политические взгляды и сексуальную ориентацию. Такая информация обладает высокой ценностью для коммерческих и государственных структур, поэтому вполне вероятно, что в ближайшем будущем как инвазивные, так и неинвазивные методы сбора этих данных станут повсеместной практикой.
По мнению многих специалистов, то, как такие данные коллекционируются и используется — большая проблема, требующая немедленного решения. Одни исследователи обращают внимание на то, что сбор конфиденциальной информации о человеке усиливает потенциал для государственного надзора и эксплуатации на рабочем месте. Так, профессор права и философии Нита Фарахани в своей недавней книге The Battle for Your Brain: Defending the Right to Think Freely in the Age of Neurotechnology [2023] отмечает, что доступ к мозговой активности сотрудников, который некоторые компании уже имеют, создает для работодателей беспрецедентные возможности ужесточения практик отслеживания продуктивности и KPI, делая рынок труда еще менее гуманным. Кроме этого, Фарахани подчеркивает, что собранные данные могут стать основной для дискриминационной и надзорной политики даже в демократических странах.
Другие исследователи делают акцент на том, что развитие нейротехнологий в сочетании с прогрессом ИИ и ростом объема собираемых данных усугубляют и без того широко критикуемые практики онлайн-манипуляций. Например, профессор этики ИИ и нейронауки Марчелло Иенка в статье On artificial intelligence and manipulation [2023] показывает, что создание информационных пузырей, фейковые аккаунты и боты, распространение сенсационного и вызывающего контента, платформенная модерация и многое другое являются доступными практиками манипуляции, которые используются как пользователями, так и самими компаниями, оставаясь слабо регулируемыми на законодательном уровне. Кроме того, в последние годы серьезную озабоченность вызывает вопрос об аддиктивном потенциале социальных сетей, сопряженный с их негативным влияниям на ментальное здоровье, что также критически важно в данном контексте, ведь чем лучше компании с помощью данных понимают поведенческие особенности человека, тем эффективнее они могут удерживать его внимание на платформе, используя персонализированные и манипулятивные механизмы вовлечения.
Названные проблемы обсуждаются специалистами не первый год, но тем не менее пока не был выработан адекватный ответ на эти вызовы. Один из современных подходов к решению вопроса лежит в области правового регулирования и подразумевает некоторое переосмысление и расширение понятия прав человека в область ментальной сферы. В рамках этого подхода ряд исследователей из разных областей разработали концепцию «нейроправ», которая призвана как защитить человека от любого несанкционированного влияние на его психику, так и закрепить позитивную свободу в отношении возможности ее изменения. В настоящей работе мы рассмотрим, как зарождалась и развивалась дискуссия о нейроправах.
Когнитивная свобода и начало дискуссии
Одним из первых, кто обратил внимание на проблему нарушения ментальных прав человека и задал направление дискуссии в этой области, был Ян Кристоф Бублиц. Его статья My Mind Is Mine!? Cognitive Liberty as a Legal Concept [2012] посвящена вопросу о допустимости с этической и правовой точек зрения использование фармакологических или нефармакологических средств для улучшения когнитивных и эмоциональных функций здоровыми людьми без каких-либо психических расстройств. К примеру, можно ли использовать медицинские психостимуляторы во время вступительных экзаменов или нет, в связи с тем, что это провоцирует неравенство и является недобросовестным способом ведения профессиональной конкуренции. Бублиц выступает с позиции защиты когнитивного усиления, аргументируя в его пользу правом на когнитивную свободу (cognitive liberty).
Исследователь отмечает, что недостатком современного позитивного права является его «безмозглость» (brainlessness), то есть отсутствие проработанного понимания того, как регулировать и отслеживать вред, наносимый мозгу и психике. При этом, простой перенос правовых принципов относящихся к телу не может быть удовлетворительным способом решения вопроса: «мы знаем, что представляет собой незаконное причинение вреда другим телам; в то время как совершенно неясно, что представляет собой незаконный психический вред (mental harm) — разве мы не причиняем друг другу такой вред постоянно?» [с. 9] — задается вопросом Бублиц, имея в виду, что любое взаимодействие между людьми влечет за собой физические изменения на нейронном уровне. Восполнить этот теоретический пробел и приблизиться к формализации того, что является нанесением психического вреда, манипуляцией и вмешательством в когнитивные процессы индивида, по мнению автора, может право на когнитивную свободу.
Право на когнитивную свободу [1] должно обеспечить человеку как позитивную свободу изменения своего сознания, так и негативную в виде возможности отказа от любого вмешательства такого рода извне. Более кратко понятие определяется как право на ментальное самоопределение (mental self-determination), гарантирующее суверенитет над своим сознанием. В статье Бублиц доказывает, что когнитивная свобода глубоко укоренена в основах законодательств, имея теоретическое подтверждение в сочинениях Канта и Милля, и должна стать важным правовым принципом современного законодательства, что, в свою очередь, подразумевает допустимость использования любых средств для улучшения когнитивных функций, как реализации права индивида на ментальное самоопределение. Таким образом, принятие права на когнитивную свободу решает локальный вопрос об употреблении психостимуляторов и других похожих средств здоровыми людьми, но также и открывает дорогу для разработки правового анализа других вопросов, связанных с ментальной сферой человека.
В другой работе Crimes Against Minds: On Mental Manipulations, Harms and a Human Right to Mental Self-Determination [2012], написанной в соавторстве с Рейнхардом Меркель, тема правового регулирования ментальной сферы рассматривается под другим углом: если в первой статье внимание сконцентрировано на позитивном измерении когнитивной свободы, позволяющем изменять собственное сознание, то во второй работе, авторы обращаются к негативной свободе, запрещающей внешние интервенции в психические процессы человека.
Меркель и Бублиц начинают с того, что опять указывают на проблему смещения акцента в праве на тело и пренебрежение ментальной составляющей, а также на то, что стратегия переноса способов охраны телесной неприкосновенности на сознание и психику является неудовлетворительной. Их рассуждение строится следующим образом.
Определить, что именно представляет собой вред для психики, крайне сложно. Мы знаем, что любое межличностное взаимодействие так или иначе вызывает изменения в мозговой активности, то есть каждая коммуникация отражается в человеке на биологическом уровне. При этом, мы не считаем, что это является нарушением телесной неприкосновенности, хотя по факту на уровне тела изменения происходят. Уже это указывает на необходимость особых принципов регулирования ментальной сферы. Однако существуют и другие сложности. Предположим, чтобы не запрещать под предлогом телесной неприкосновенности любое взаимодействие между людьми, мы усложним критерии оценки и будем считать вредом лишь те воздействия, которые приводят к серьезным последствиям для психики — например, к диагностируемым расстройствам. Но и этот подход не является исчерпывающим. Известно, что расставание с близким человеком может привести к глубокой депрессии и эмоциональным страданиям, сопоставимым по своей интенсивности с физической болью. Тем не менее вряд ли кто-то станет утверждать, что за отвержение партнера следует нести юридическую ответственность, тогда как почти во всех случаях нанесения физического вреда такая ответственность предусмотрена. И наоборот, если кто-то умышленно сообщает ложную информацию о смерти близкого человека, и это вызывает серьезные эмоциональные переживания, такое поведение может расцениваться как причинение вреда — даже если оно не привело к психическому заболеванию или травме.
Эти примеры показывают, что критерии, применимые к оценке физического вреда, не могут быть автоматически перенесены на ментальную сферу. Психический ущерб отличается не только по своей природе, но и по способам осуществления. Его нельзя описывать исключительно в терминах телесной неприкосновенности — как если бы каждое психологическое влияние представляло собой атаку на мозг. По мнению авторов статьи, из этого следует, что праву необходимо отдельно определить, какие ментальные состояния и когнитивные процессы заслуживают защиты, и предусмотреть механизмы их охраны. Сделать это можно лишь при условии признания особого юридического статуса за ментальной сферой через введение отдельного права, защищающего человека от вмешательства в его сознание, а именно уже упомянутого права на когнитивную свободу.
Чтобы определять, какое вмешательство допустимо, а какое — нет, Бублиц и Меркель предлагают закрепить разделение на прямые и косвенные интервенции в сознание (direct and indirect interventions). Если кратко, прямые интервенции влияют на мозг непосредственно, например, через психоактивные вещества, в то время, как непрямые интервенци воспринимаются чувственно (т. е. осознанно или неосознанно слышатся, видятся, обоняются, ощущаются). Это разделение позволяет определить строгий запрет на любые прямые интервенции и частичное разрешение косвенных интервенций. Косвенные интервенции в этом контексте должны стать предметом более пристального рассмотрения, в рамках которого следует определить средства для оценки негативного влияния на психические процессы человека и впоследствии — его жизнь. Данная дифференциация — пример того, в каком направлении может быть выстроена работа по формулировке юридической методологии оценки нарушений когнитивной свободы.
Предложенная в обсуждаемых статьях постановка проблемы открывает пространство для переосмысления человеческого взаимодействия и механизмов влияния на индивидов. Возникает множество вопросов, связанных с тем, возможно и нужно ли стараться защитить сознание и психику человека? Может ли индивид устоять перед тем влиянием, которое оказывается на него ежедневно при личном взаимодействии и особенно в онлайн пространстве, наполненным пропагандой, фейками, манипуляциями и аддиктивными алгоритмическими механизмами платформ?
Кроме того, можно поставить более широкий вопрос в духе Бён-Чхоль Хана или Евы Иллуз. Концепция психополитики Хана [2017] отражает смещение стратегий власти: от контроля над телом и биополитики — к контролю над психикой через навязывание определённых нарративов. В условиях позднего капитализма увеличение продуктивности и подчинение индивида достигаются не столько средствами прямого принуждения, сколько через идеологическое воздействие культуры достижений. В этой парадигме человек усваивает мантру: чтобы быть «хорошим» и «достойным», нужно больше работать. Так эксплуатация трансформируется в самоэксплуатацию. В схожем ключе современность описывают Ева Иллуз и Эдгар Кабанас в книге «Фабрика счастливых граждан» [2023]. Они показывают, что неолиберализм — это эпоха доминирования культуры индивидуализма, вдохновлённая позитивной психологией. В рамках этой культуры индивид усваивает определённые стратегии мышления, рассматривая жизнь как проект по самосовершенствованию. Любые трудности и неудачи в таком подходе интерпретируются исключительно как результат личной дисфункции или неспособности соответствовать образу эффективного менеджера своей жизни и собственного счастья.
Получается, с одной стороны, некоторые исследователи, описывая современное общество, обращают внимание не только на технологическое вмешательство, но и — более широко — на высокий уровень воздействия на сознание человека через трансляцию определенных нарративов, формирующих образ мышления и жизни индивидов. С другой стороны, вопрос о границах допустимого влияния остается крайне запутанным: совершенно неясно, где именно должен проходить запрет на вмешательство в сознание — на спектре, простирающемся от психологического давления, газлайтинга и манипуляций до трансляции идеологических нарративов. Концептуализация когнитивной свободы, начатая Бублицом и Меркель, предлагает определенную методологию для рассмотрения этой темы через призму прав и понятия ментального самоопределения.
Таким образом, работы исследователей важны по нескольким причинам. Во-первых, была сформулирована и критически проанализирована проблема отсутствие адекватного понимания того, как право может защищать ментальную сферу человека. Во-вторых, были намечены некоторые возможные пути ответа на этот вызов через концепцию когнитивной свободы, которая призвана закрепить суверенитет индивида над собственным сознанием. В-третьих, авторы проблематизировали косвенное влияние на сознание индивидов, подчеркнув, что, хотя раньше такое влияние не могло стать полноценным предметом правового разбирательства, сейчас следует отнестись к этому более серьезно и рассмотреть вопросы манипуляций и психологического вреда более пристально.
Два подхода к нейроправам
Работы Бублица и Меркель, а также разные дискуссии 10-х годов XXI века о нейротехнологиях и использовании пользовательских данных, стали предпосылкой для создания концепции нейроправ. Судя по всему, впервые этот неологизм возникает в стенах Колумбийского университета в рамках деятельности Morningside group — междисциплинарной международной группы нейробиологов, нейротехнологов, специалистов по этике и праву, созданной по инициативе Рафаэля Юсте. Промежуточным итогом работы организации становится небольшая заметка в журнале Nature Four ethical priorities for neurotechnologies and AI [2017] за авторством почти 30 ученых, где перечисляются главные вызовы, появившиеся с развитием нейротехнологий и ИИ, требующие немедленных мер. В дальнейшем Рафаэль Юсте и другие члены Morningside group сформируют один полюс в дискуссии о нейроправах, учредив NeuroRights Foundation. Параллельно этому процессу образуется другой полюс, на котором, не связанные с Morningside group исследователи, Марчелло Иенка и Роберто Андорно в том же году в статье Towards new human rights in the age of neuroscience and neurotechnology [2017] обосновывают необходимость введения четырех новых прав в дискурс прав человека для защиты индивидов от вызовов современного века нейронаук. Рассмотрим оба направления.
Работа организации NeuroRights Foundation, в первую очередь ориентирована не на теоретическую разработку концепции нейроправ, а на повышение осведомленности среди правительств, предпринимателей и ученых о проблеме потенциального нарушения прав в области когнитивной жизни человека — подробная разработка теории относится к деятельности, скорее, второго полюса. Кроме этого, особенностью оптики NeuroRights Foundation является акцент на потенциальной опасности таких нейротехнологий, которые были разработанных в медицинских целях, но вполне могут быть использованы корпорациями не по назначению.
NeuroRights Foundation призывает не столько к созданию новых прав, сколько к уточнению существующего законодательства в области прав человека. Они определяют 5 ключевых нейроправ, среди которых право на ментальную приватность, идентичность, агентность, равный доступ к средствам улучшения когнитивных функций и право на защиту от алгоритмической предвзятости [2]. Все эти права, по мнению организации, должны, как можно скорее, стать имплементированными в законодательства разных стран.
В 2024 году организация презентовала обширный доклад Safeguarding Brain Data: Assessing the Privacy Practices of Consumer Neurotechnology Companies [NeuroRights Foundation, 2024]. В этом отчете анализировались методы сбора данных и отслеживания активности мозга, применяемые такими технологическими гигантами, как Meta и Apple. Исследование выявило серьезные пробелы в прозрачности и путях использования информации, из-за чего пользователи не могут принимать осознанные решения относительно своей конфиденциальности. Кроме того, отчет показал, что существующие практики обработки данных не учитывают их чувствительность и риски, связанные раскрытием нейронных данных (neural data).
В настоящее время эта организация уже добилась определенных политических успехов. Так, в 2021 году в конституцию Чили была внесена специальная поправка, согласно которой данные о мозговой активности подлежат особой защите на основании принципа ментальной неприкосновенности — наравне с физической. Кроме того, в США упомянутый доклад NeuroRights Foundation и активная деятельность фонда способствовали уточнению понятия приватности в законодательстве нескольких штатов (например, в Колорадо и Калифорнии), особенно в контексте защиты данных о мозговой активности, к которым могут получить доступ технологические компании.
Более подробный и полный теоретический анализ нейроправ представлен другими специалистами в этой области. Первой важной работой здесь стала уже упомянутая статья Марчелло Иенка и Роберто Андорно. В ней авторы не используют термин нейроправа, но утверждают, что в свете развития нейротехнологий и представляемых ими потенциальных опасносней для человека, необходимо не только введение права на когнитивную свободу, но и других прав, например, права на ментальную приватность (mental privacy) и ментальную неприкосновенность (mental integrity). Эта статья инициировала академическую дискуссию, в рамках которой началась работа по концептуализации нейроправ. Большим промежуточным итогом обсуждений нейроправ в научных публикациях и на конференциях статья Minding Rights: Mapping Ethical and Legal Foundations of ‘Neurorights’ [2023] за авторством 19 ученых, в числе которых и Марчелло Иенка, и Нита Фарахани, признанные к настоящему моменту ключевыми специалистов в этой области.
Статья Minding Rights представляет из себя наиболее полный и компромиссный вариант постановки проблем, которые должны быть решены с помощью концепции нейроправ и формулировки самих нейроправ. Авторы отмечают, что термин «нейроправа» обычно используется как зонтичный, включающий «набор прав, которые должны обеспечивать адекватную защиту сознания и мозга человека» [c. 464]. С их точки зрения, в настоящий момент всего три ключевых права можно считать достаточно концептуализированными и обоснованными, чтобы выступать за их интеграцию в правовую систему: право на ментальную неприкосновенность, ментальную приватность и когнитивную свободу. Первые два рассматриваются как защищающие индивидов от внешнего вмешательства, тогда как третье охватывает как «негативную свободу от принуждения и вмешательства», так и «позитивную свободу контролировать собственный разум и сознание» [c. 465–466].
Право на ментальную неприкосновенность направлено на защиту индивидов от определенных форм вмешательства в их сознание, особенно, в контексте нейротехнологий, которые используют как инвазивные, так и неинвазивные методы доступа к нейронным данным. Это право по своей функции аналогично более широкому праву на телесную неприкосновенность, которое защищает человека от несанкционированных физических воздействий [с. 466]. В другой работе одного из авторов обсуждаемой статьи, это право объясняется как право на «защиту целостности (intactness) и неприкосновенности (inviolacy) структуры и функций мозга (и связанных с ними ментально опыта)» [с. Kellmeyer, 2022, с. 418]. Такое право должно быть направлено, в первую очередь, на защиту ментальной сферы от любого вторжения с помощью нейротехнологий, позволяющих получать информацию о когнитивных процессах или влиять на них.
Ментальная приватность, в свою очередь, уточняет понятие приватности в целом, подчеркивая необходимость защитить не просто некоторые персональные данные, но и всю сферу субъективного психологического опыта человека, в которую входят мысли, намерения, убеждения, желания и эмоции. Такая потребность связана с уже упомянутым расширением возможностей расшифровывать данные о личности человека через анализ его мозговой активности. Более того, согласно недавнему обзору научных публикаций в этой области, большинство ученых (91 %) считают, что технологии «чтения мыслей», в рамках которого с помощью нейротехнологий можно будет узнавать самые интимные подробности внутренней жизни человека, либо уже доступны, либо станут такими в будущем [Gilbert, F., & Russo, I., 2024]. При этом, по мнению экспертов, например Ш. Зубофф [2024], колоссальные объемы данных о когнитивных процессах уже активно собираются и хранятся различными компаниями, в частности, для использования в качестве поведенческого излишка и последующей продажи или шире эксплуатации. С точки зрения авторов статьи Minding Rights, приватность именно в этой области должна быть отдельно защищена имплементацией дополнительного права, так как в настоящий момент законодательство ни одной страны не может полноценно обеспечить необходимую защиту.
Право на когнитивную свободу уже было в общих чертах описано выше. В обсуждаемой статье оно уточняется как право личности на «автономный, беспрепятственный контроль и владение своим сознанием» [Ligthart, S., Ienca, M., Meynen, G., и другие, 2023, c 467–468]. Стоит отметить, что за годы дискуссий вокруг нейроправ, когнитивная свобода стала понятием, о котором спорят меньше всего. Большинство согласно с тем, что это право является основополагающим в рамках концепции нейроправ или считают, что к нему вообще можно свести все нейроправа. Тем не менее авторы статьи отмечают, что каждое введенное понятие не следует рассматривать как отдельные нормативные принципы, так как все они пересекаются и часто нарушение одного права будет влечь за собой нарушение другого [с. 468].
Общий вывод работы заключается в следующем. Концептуальный анализ современных вызовов технологического прогресса приводит к мысли о том, что в настоящий момент необходимо философское и правовое переосмысление базовых принципов, на которых строится право и шире — общество. Человек и его внутренний мир становится прозрачнее для взгляда извне, а инструменты воздействия на него — мощнее. В этом контексте нам необходимо ценностное переосмысление в целом понятия свободы и в особенности того, что является ее нарушением на ментальном уровне.
Работа над Minding Rights объединило множество ученых из разных дисциплин с отличающимися взглядами на нейроправа. Она является важной вехой в истории развития концепта, так как, с одной стороны, подводит некоторую черту долгим попыткам концептуализации понятий, а с другой стороны, прочерчивает пути развития теории в этой области. В статье также показано, как и в каких правовых рамках понятие нейроправ может быть имплементировано, перечислены конкретные технологии, представляющие угрозу и возможные линии аргументации за и против концепции.
Заключение
В последние годы концепция нейроправ получила определенное признание, завоевала поддержку среди специалистов в области нейротехнологий, права и этики, а вопрос об их законодательной имплементации стал предметом обсуждения на панелях Европарламента и начал находить отражение в законодательстве отдельных штатов.
Конечно, существует и ряд возражений относительно теоретической обоснованности нейроправ и оправданности их правового закрепления. Так, один из авторов, запустивших обсуждаемую дискуссию, Кристоф Бублиц, утверждает, что введение нейроправ вызовет инфляцию уже существующих, предлагая вместо этого работу над уточнением текущего законодательства [Bublitz, 2022, 2023]. Бублиц и другие специалисты также отдельно резко критикуют деятельность NeuroRights Foundation, указывая на этические, концептуальные и логические проблемы аргументации и в целом отсутствие детальной проработки предлагаемых им прав [Borbón D. and Borbón L., 2021]. Кроме этого, некоторые также утверждают, что тема нейротехнологий незаслужено получает столько внимание и опасность «чтения мыслей» и прочие вызовы развития технологий преувеличены [Gilbert. & Russo, 2024].
Сторонники концепции нейроправ принимают некоторые возражения и сами указывают на то, что концепция находится «в разработке» и нуждается в дальнейшем обсуждении, но при этом продолжают настаивать на важности правовой защиты ментальной сферы человека.
Можно предположить, что дискуссия вокруг нейроправ является важным симптомом того, что мы стоим на пороге принципиального пересмотра вопроса о свободе и правах человека в свете стремительного технологического прогресса. Она подчеркивает не только беспрецедентный характер угроз, возникающих в связи с расширением возможностей сбора, анализа и эксплуатации данных, но и необходимость ревизии традиционных подходов к защите личной автономии.
На данный момент концепция нейроправ представляет собой лишь один из возможных ответов на эти вызовы, однако ее активное обсуждение среди юристов, этиков и специалистов по нейротехнологиям указывает на растущее осознание необходимости новых юридических и этических рамок в этой области. Вопрос заключается не только в том, как адаптировать или изменить существующее законодательство, но и в том, нуждаемся ли мы в пересмотре самых базовых принципов, на которых строится наше общество и понимание свободы.
Примечания
1. Впервые сформулированно Ричардом Гленом Бойре в период между 1999-2002, например, здесь: https://www.cognitiveliberty.org/ccle1/1jcl/1jcl7.htm
2. В оригинале права описаны следующим образом:
- Mental Privacy: «individuals must have the ability to keep data about their mental activity protected from unwanted disclosure»
- Personal Identity: «individuals must have the ability to control their mental integrity and sense of self».
- Free Will: «individuals must have freedom of thought and free will to choose their own actions».
- Fair Access to Mental Augmentation: «there should be established guidelines at both international and national levels ensuring that the benefits of neurotechnology are distributed justly and equitably».
- Protection from Bias: «individuals must have protection from potential biases inserted or amplified by technologies».
Список литературы
- Borbón, D., & Borbón, L. (2021). A critical perspective on neurorights: Comments regarding ethics and law. Frontiers in Human Neuroscience, 15, 703121. https://doi.org/10.3389/fnhum.2021.703121
- Bublitz, J.-C. (2013). My mind is mine!? Cognitive liberty as a legal concept. In E. Hildt & A. G. Franke (Eds.), Cognitive enhancement: An interdisciplinary perspective (pp. 233–264). Springer. https://doi.org/10.1007/978-94-007-6253-4_19
- Bublitz, J.-C., & Merkel, R. (2014). Crimes against minds: On mental manipulations, harms and a human right to mental self-determination. Criminal Law and Philosophy, 8(1), 51–77. https://doi.org/10.1007/s11572-012-9172-6
- Bublitz, J.C. Novel Neurorights: From Nonsense to Substance. Neuroethics 15, 7 (2022). https://doi.org/10.1007/s12152-022-09481-3
- Bublitz, J. C. (2023). What an International Declaration on Neurotechnologies and Human Rights Could Look like: Ideas, Suggestions, Desiderata. AJOB Neuroscience, 15(2), 96–112. https://doi.org/10.1080/21507740.2023.2270512
- European Parliament. (2023). Neurotechnology and neurorights: Privacy’s last frontier: Participants’ booklet. Panel for the Future of Science and Technology (STOA).
- Farahany, N. A. (2023). The battle for your brain: Defending the right to think freely in the age of neurotechnology. St. Martin’s Press.
- Gilbert, F., & Russo, I. (2024). Neurorights: The land of speculative ethics and alarming claims? AJOB Neuroscience, 15(2), 113–115. https://doi.org/10.1080/21507740.2024.2328244
- Han, B.-C. (2017). Psychopolitics: Neoliberalism and new technologies of power (E. Butler, Trans.). Verso.
- Ienca, M. (2023). On artificial intelligence and manipulation. Topoi, 42, 833–842. https://doi.org/10.1007/s11245-023-09940-3
- Ienca, M., & Andorno, R. (2017). Towards new human rights in the age of neuroscience and neurotechnology. Life Sciences, Society and Policy, 13(1), 5. https://doi.org/10.1186/s40504-017-0050-1
- Kellmeyer, P. (2022). ‘Neurorights’: A human rights–based approach for governing neurotechnologies. In S. Voeneky, P. Kellmeyer, O. Mueller, & W. Burgard (Eds.), The Cambridge handbook of responsible artificial intelligence: Interdisciplinary perspectives (pp. 412–426). Cambridge University Press.
- Ligthart, S., Ienca, M., Meynen, G., & others. (2023). Minding rights: Mapping ethical and legal foundations of ‘neurorights.’ Cambridge Quarterly of Healthcare Ethics, 32(4), 461–481.
- NeuroRights Foundation. (2024). Safeguarding brain data: Assessing the privacy practices of consumer neurotechnology companies. https://www.perseus-strategies.com/wp-content/uploads/2024/04/FINAL_Consumer_Neurotechnology_Report_Neurorights_Foundation_April-1.pdf
- Зубофф, Ш. (2024). Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти. Альпина Паблишер.
- Иллуз Э., Кабанас Э (2023). Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь. Лёд.