Базовый доход как билет до Лентяево

Константин Морозов подробно разбирает «аргумент лентяя», объясняя, почему безусловный базовый доход — это путь к подлинно свободному обществу.

Безусловный или универсальный базовый доход — это регулярная денежная выплата от государства в размере, приблизительно равном прожиточному минимуму, в пользу каждого гражданина. В отличие от классических социальных пособий, круг получателей базового дохода не ограничен лишь определёнными группами «нуждающихся» или «заслуживших». Базовый доход, если он будет введён, будут одинаково получать и бедные, и богатые, и работающие, и безработные, и трудоспособные, и нетрудоспособные, и активно ищущие работу, и не утруждающие себя её поиском. Если какие исключения из круга получателей вообще обсуждаются, то они обычно включают только несовершеннолетних и заключённых тюрем.

На протяжении нескольких последних десятилетий базовый доход активно обсуждается на всех уровнях политической дискуссии: и в министерских кабинетах, и на телевидении, и в стенах академии, и за кухонными столами. Бурному обсуждению подлежит каждый аспект базового дохода и особенно потенциальные экономические последствия от его введения. Какого-то единого мнения на этот счёт сообщество профессиональных экономистов не выработало: у базового дохода есть как ярые сторонники, так и ожесточённые критики вплоть до уровня нобелевских лауреатов. Впрочем, нас здесь экономический аспект вопрос будет интересовать мало.

Гораздо интереснее этический фундамент базового дохода. Насколько справедливо предоставлять такую безусловную выплату каждому жителю страны, включая т.н. «добровольных безработных», то есть трудоспособных безработных, которые сами не проявляют никакой инициативы к поиску оплачиваемой работы? В конце концов, все прекрасно понимают, что базовый доход — это, в сущности, система перераспределения доходов, ведь уплачиваемые обеспеченными гражданами налоги — наиболее вероятный источник финансирования выплаты всем базового дохода. Хотя за исключением хардкорных либертарианцев практически все готовы согласиться с необходимостью какого-то перераспределения, даже среди убеждённых левых не все согласны, что можно перераспределять от трудолюбивых налогоплательщиков к «добровольным безработным».

Это возражение известно в литературе под множеством названий: «аргумент паразитизма», «аргумент эксплуатации», «аргумент невзаимности», «аргумент сёрфера Малибу» или даже «аргумент лентяя». Логика проста: несправедливо перераспределять доходы от работающих к тем, кто может, но не хочет найти работу. Ни у кого нет принудительной обязанности финансировать чужой праздный образ жизни. Поэтому если базовый доход предоставляет кому-то возможность вести такую необременительную жизнь лентяя за счёт чьего-либо прилежного труда, то базовый доход несправедлив. Даже Джон Ролз, основоположник всего современного либерального эгалитаризма, выступал против системы гарантированного минимального дохода на примерно схожих основаниях.

Но это возражение ещё в действительности ничего не проясняет о справедливости базового дохода. На самом деле, неясно, почему общественное финансирование чьей-либо праздности несправедливо. И если попытаться углубиться в этот вопрос, то можно обнаружить, что разные критики базового дохода приводят различные доводы против возможности такого «ленивого заработка». Тем не менее, ни один из таких аргументов не достигает успеха.

О важности трудовых стимулов

Вероятно, чаще всего «аргумент лентяя» звучит примерно в такой формулировке: «Нельзя вводить безусловный базовый доход, потому что тогда никто не будет работать». Сам по себе такой довод ещё ничего не говорит об этике и справедливости базового дохода. Скорее, перед нами стандартный консеквенциалистский аргумент, основанный на потенциальном влиянии базового дохода на трудовые стимулы в стране, которая пойдёт по пути внедрения такой системы перераспределения.

Вряд ли нуждается в пространном обосновании тезис, что большинство из нас едва ли стало бы тратить большую часть своего личного времени на работу, если бы от этого не зависели наш уровень жизни, комфорта, потребления и зачастую банальное выживание. Для большинства из нас работа обременительна, многие её даже ненавидят. И всё же для того, чтобы поддерживать наше потребление всяко разных материальных благ на текущем уровне, нам необходимо выполнять какую-то работу — эти материальные блага не сыпятся нам как манна небесная, мы производим их в поте лица своего.

Зарплатный труд создаёт понятную систему стимулов и поощрений: хочешь жить хорошо, сыто и богато — потрудись внести свой продуктивный вклад в создание всего этого потребляемого богатства. Даже левые, критикующие капиталистическую систему зарплатного труда, зачастую не имеют претензий к самой логике «продуктивного вклада», просто они не склонны думать, что распределение доходов в рыночной экономике адекватно отражает этот вклад. В конце концов разве не в СССР была уголовная статья за «злостное уклонение от выполнения решения о трудоустройстве и прекращении паразитического существования», часто называемая также «статьёй за тунеядство»? Да и разве не старше капитализма известная новозаветная цитата, которая легла в основу выражения «кто не работает, тот не ест» (2 Фес 3:10)?

Так, если основным мотивом к выполнению работы является стремление к заработку, то разве предоставление всем гарантированного дохода не подорвёт трудовые стимулы огромного количества людей? И если это так, то разве такое сокращение занятости не будет иметь негативных или даже разрушительных последствий для экономики в целом?

Для некоторых сторонников базового дохода велик соблазн отвергнуть вопросы эффективности как просто не имеющие отношения к справедливости. Важно соответствовать нашим лучших моральным принципам, а не соображениям экономической эффективности. Рабство ужасно даже в том случае, если оно экономически эффективно. Тем не менее, у сторонников базового дохода нет никакой необходимости «дисквалифицировать» соображения эффективности, ведь они не несут никакого ущерба поддержке безусловных выплат. Перво-наперво, соображение о трудовых стимулах — это ещё даже не аргумент, а всего лишь предположение о потенциальных эффектах базового дохода. Будет ли эта политика реально иметь подобное влияние на стимулы — это ещё только предстоит выяснить.

Тем не менее, кое-какие данные о возможном влиянии на стимулы в нашем распоряжении всё же есть. И данные эти мало чем помогут критикам базового дохода. Локальные эксперименты по введению базового дохода проводились в Финляндии, Канаде, США, Индии, Кении, Руанде и Иране. Некоторые из них не выявили негативного влияния базового дохода на занятость. Но даже в тех случаях, когда эффект дестимуляции был выявлен, сокращение рабочего времени в целом было небольшим. При этом наибольшим эффект дестимуляции оказался для молодых матерей и подростков. И разве есть что-то плохое в том, что молодые матери получили возможность больше времени уделять ребёнку, а подростки — учёбе?

Но даже в случае с остальными трудоспособными взрослыми, сократившими рабочее время за счёт получения базового дохода, ситуация не столь однозначна. Сокращение рабочего времени получателями базового дохода обусловлено не отказом от трудоустройства, а большими затратами времени на поиск работы и повышение квалификации. Иными словами, имея базовый доход, потенциальные работники не соглашаются на первое попавшееся предложение о трудоустройстве, а подходят к поиску работы более осознанно. Разве есть что-то плохое в том, что низкоквалифицированные рабочие кадры увеличивают свои шансы найти достойную работу, не попадая в ловушку эксплуатирующего начальства и плохих условий труда?

Почему же повсеместно распространённое интуитивное соображение о трудовых стимулах оказывается ложным? Столь же простой интуитивный ответ: потому что базового дохода в действительности недостаточно. Чаще всего обсуждается введение базового дохода где-то в районе прожиточного минимума, в России это чуть больше 11 тысяч рублей. Этих денег достаточно, чтобы удовлетворить базовые человеческие нужды, но едва ли хватит, чтобы вести действительно комфортную жизнь. Люди естественно заинтересованы повышать свой уровень потребления, поэтому даже если они получают базовый доход, у них всё ещё остаётся стимул искать дополнительный заработок. По той же причине мало кто удовлетворяется мелкими подработками, выбирая должность с хорошим окладом, даже если это предполагает большую нагрузку.

Более того, базовый доход потенциально имеет даже меньший дестимулирующий потенциал, чем классические пособия. Поскольку право на получение базового дохода никак не связано с наличием работы, устроившись на работу, человек не потеряет свой базовый доход. Напротив, любой дополнительный доход будет лишь увеличивать суммарное количество располагаемых денег. В случае же классических пособий получение работы будет означать прекращение выплат. Даже поэтапная отмена в любом случае предполагает сокращение потенциального дохода получателя. По этой причине многие получатели классических социальных пособий попадают в «ловушку вэлфера» (welfare trap) — ситуацию, когда издержки от поиска работы выше, чем от нахождения на социальном обеспечении [1].

Базовый доход даже имеет потенциал некоторого стимулирования занятости. Многим нынешним безработным и низкоквалифицированным работникам было бы легче согласиться на подработку или неполный рабочий день, имей они гарантированный доход. Безусловные выплаты могут создать новые рабочие места, которые сложно представить в современной экономике. Если наличие или отсутствие трудового дохода перестанет быть вопросом выживания, рынок сможет предложить большее разнообразие рабочих мест и трудовых активностей.

Критики базового дохода, однако, могут возразить на это тем, что имеющиеся эксперименты по базовому доходу не предоставляют корректных результатов в силу ограниченности их продолжительности. Проще говоря, поскольку такие эксперименты чаще всего проводятся лишь ограниченный и чаще всего заранее известный период времени, то мы не можем сказать, что в случае бессрочного введения базового дохода люди будут вести себя так же, как в ходе эксперимента. Самый обсуждаемый эксперимент по базовому доходу последних лет прошёл в Финляндии и длился два года. Почему бы, считают критики, нам не предположить, что единственной причиной, по которой получатели выплат не прекратили поиск работы, является их осознание конечности эксперимента? «Халява кончится, а жить потом на что-то надо».

Это уместное возражение, но также не полноценный аргумент против базового дохода. Единственное, о чём говорит это соображение, — надо проводить больше экспериментов с большим масштабом и продолжительностью. На самом деле, из уже имеющихся экспериментов есть и ориентированные на довольно долгосрочную перспективу: кенийский и иранский. Стоит заметить, что относительно низкий уровень развития этих стран — скорее плюс, поскольку многие возражают идее базового дохода именно на том основании, что эта политика подходит только обществам на достаточно высоком уровне развития. Относительный успех кенийского и иранского экспериментов показывает, что не нужно иметь выдающийся уровень развития, чтобы базовый доход приносил пользу здесь и сейчас. Эксперимент в Кении запущен в 2017 году и рассчитан на 12 лет, он уже показывает неплохие результаты. Иранский эксперимент, строго говоря, и никакой не эксперимент, а полноценная реформа социальных выплат в стиле, близком к базовому доходу, которая действует в стране с 2010 года и также демонстрирует хороший результат.

Вопрос о дестимуляции труда в худшем случае дискуссионный, а в лучшем — вообще не должен беспокоить сторонников базового дохода. Так или иначе, это определённо эмпирическое предположение, которое имеет смысл только при наличии каких-либо подкрепляющих его данных. Как, например, вопрос о технологической безработице в результате автоматизации труда. Насколько велики риски потери миллионами своих рабочих мест в результате автоматизации? Если такие опасения серьёзны, то это лишь дополнительно ослабляет соображения о дестимуляции труда и усиливает позицию сторонников базового дохода. Ведь если со дня на день миллионы рабочих вытеснят машины, то почему бы не обезопасить их заранее, предоставив им финансовый спасательный круг? Всё равно их труд экономике больше не нужен, как и сейчас для поддержания текущего уровня производства не требуется полная занятость. Однако имеет ли смысл говорить о рисках автоматизации, пока это всего лишь предположения?

Неравное распределение бремени

По всей видимости, соображения о трудовых стимулах ничего не могут сказать о неприемлемости или нежелательности базового дохода. Тем не менее, критики этой формы перераспределения всё ещё могли бы возразить, что предоставление безусловных выплат противоречит базовым принципам справедливости. Дорис Шрёдер разобрала два подобных аргумента в своей статье «Порочность, безделье и базовый доход». Оба возражения касаются вопроса о том, может ли безделье наносить ущерб третьим лицам [2]. Другими словами, могу ли я нанести кому-то ущерб, просто самим фактом своего ленивого просмотра Netflix?

Первый аргумент, рассмотренный Шрёдер, допускает, что само по себе безделье никому не вредит, но увеличивает риски того, что кому-то ущерб всё же будет нанесён. Дорис также связывает это соображение с влиянием базового дохода на трудовые стимулы. В отличие от рассмотренного ранее утверждения, Шрёдер здесь не интересует потенциальное экономическое влияние дестимуляции труда — для неё важнее, приведёт ли базовый доход к увеличению уровня насилия в обществе. Здесь она ссылается на Чарльза Мюррея, утверждающего, что безработные трудоспособные мужчины более склонны к совершению насильственных преступлений. По данным, которые цитирует сама Шрёдер, «рост безработицы на 1% приводит к увеличению убийств на 6,7%, насильственных преступлений на 3,4% и к увеличению преступлений против собственности на 2,4%».

Но корреляция не равна каузации. Нет причин считать, что всплеск насилия связан с отсутствием работы как таковым, а не стрессом и утратой социальной защищённости или перспектив, которые влечёт за собой потеря работы. С этой точки зрения, базовый доход, напротив, имеет потенциал обуздать сопряжённое с ростом безработицы насилие, так как подарит многим потерявшим работу чувство уверенности в завтрашнем дне и социальную защищённость.

На самом деле, и сам Мюррей, с которым Шрёдер заочно спорит, является давним и убеждённым сторонником базового дохода. В своей книге 2006 года «В наших руках: План замены государства всеобщего благосостояния» Мюррей изложил собственный план базового дохода. Будучи консервативно-настроенным, Мюррей действительно считает, что отсутствие работы делает людей менее цивилизованными и потому более склонными к насильственным преступлениям. Однако одно из преимуществ базового дохода Мюррей также видит в том, что такие выплаты сделают возможными для многих людей неполный рабочий день, чем подстегнут развитие волонтёрства и гражданской активности.

Больше внимания Шрёдер уделяет второму аргументу против базового дохода — аргументу от несправедливого разделения бремени. С этой точки зрения, безделье само по себе наносит вред. Но как я могу навредить кому-то, простым просмотром Netflix? Для иллюстрации подобной позиции Шрёдер использует Махатму Ганди, который считал, что если один человек живёт в безделье, то кому-то приходится работать вдвое больше.

Возражение в духе Ганди рассматривает общество как своего рода совместное предприятие, где существует минимальная норма работы, выполнение которой необходимо для поддержания текущего уровня жизни и комфорта. Эта работа, что важно, является обременительной для людей, которые её выполняют. Поэтому справедливость диктует нам некоторое распределение бремени между людьми. Возможно, мы можем освободить от подобной повинности тех, кто физически не может выполнять работу — нетрудоспособных. Однако в отношении всех остальных действует стандартная интуиция справедливого распределения: поскольку все люди в моральном смысле равны, то наиболее справедливое распределение бремени — эгалитарное.

Для большей наглядности можно проиллюстрировать это примером. Представим себе корабль в открытом море, экипаж которого состоит из десяти моряков. Каждую ночь каждый моряк должен час дежурить на верхней палубе в холоде и сырости, пока остальные спят в своих уютных каютах внизу. Если кто-то решит проигнорировать свои обязательства, не выйдя на дежурство, то кому-то другому придётся дежурить дополнительный час прежде, чем его сменят. Если допущения Ганди верны и та же логика применима в отношении всего общества, то своим ленивым просмотром сериалов я наношу ущерб кому-то ещё, заставляя его выполнять причитающийся мне объём работы.

Дорис Шрёдер опровергает этот аргумент, разложив его на четыре предпосылки:

1. В мире есть определённый объём работы.
2. Эта работа требует участия всех.
3. Эта работа обременительна.
4. Из соображений справедливости эту работу следует распределять эгалитарно, по крайней мере среди трудоспособных людей.

Первая предпосылка сама по себе в отрыве от второй не влияет на допустимость базового дохода. Можно представить себе утопичный мир, где поддержание высокого уровня жизни для всех требует лишь незначительного труда от небольшого числа людей. Допустим, это небольшое количество программистов и механиков, которые следят за исправностью роботов на полностью автоматизированном производстве. И даже большую часть работ по поддержанию исправности этого автоматизированного производства выполняют сами роботы. В такой пост-трудовой технокоммунистической утопии нет необходимости как-либо задействовать всех людей в поддержании автоматизированного производства — это просто не нужно.

Однако не только в пост-трудовой утопии, но и в нашей реальности нет необходимости в участии всех людей. По крайней мере в развитых западных странах поддержание текущего уровня жизни и даже рост экономики не требуют полной занятости. Как подмечает Шрёдер: «То, что теперь требуются не все, находит своё отражение в том факте, что современные общества предлагают такие возможности, как очное обучение, досрочный выход на пенсию, саббатикал [3], 35-часовая рабочая неделя, 30-дневный отпуск и так далее».

Тем не менее, противники базового дохода на соображениях, близких Ганди, могли бы возразить, что объём работы сам по себе не важен. Важен тот факт, что работа обременительна, а потому несправедливо перекладывать свою эгалитарную долю обременительных работ на кого-то другого. Можно модифицировать пример с кораблём и десятью моряками так, что один из членов экипажа собрал машину на солнечных батареях, которая полностью избавляет людей от необходимости дежурить на верхней палубе, но её заряда батареи хватает только на пять часов беспрерывной работы. Таким образом, морякам всё ещё нужно пять часов дежурить на верхней палубе, и честно было бы распределить эти пять часов эгалитарно — по полчаса на каждого.

Но аналогия между кораблём и современным обществом упускает одну важную деталь. Если основанием для эгалитарного распределения трудовых обязательств является обременительность работы, то эгалитарному распределению должна подлежать только обременительная работа. С этой точки зрения, занятость на руководящих должностях, творческих профессиях или просто не особо обременяющие занятия должны расцениваться точно так же, как полное безделье. Значит, каждый трудоспособный должен, например, выполнять какую-то работу в сфере ухода, заниматься тяжёлым физическим трудом, убирать улицы и общественные зоны или иным образом отрабатывать свою справедливую долю обременительных работ [4].

Таким образом, у этого аргумента есть нежелательные следствия, которые едва ли примут его собственные сторонники. Если обязательства выполнения обременительной работы подлежат эгалитарному распределению, то оптимальным решением является введение трудовой повинности: каждый должен выполнять какую-то часть неприятной работы. На первый взгляд, такие тоталитарные меры не требуются, поскольку достаточно простых трудовых стимулов, надо просто не предоставлять никакого денежного дохода лентяям. Но, как подмечалось ранее, с этой точки зрения, значительная часть высокооплачиваемой работы морально равнозначна безделью. В таком случае высокий доход, сопряжённый с такими должностями, по сути такое же стимулирование безделья, как гарантированные пособия.

Впрочем, Шрёдер предлагает вариант более эгалитарного и справедливого распределения бремени, который не требует чего-то в духе тоталитарного командного социализма советского образца. Более эгалитарное распределение бремени возможно и в либеральной демократии, признающей право на свободный выбор профессии и занятий, но это требует, как ни странно, введения безусловного базового дохода.

Базовый доход сделает распределение бремени более справедливым сразу несколькими способами. Во-первых, это усилит переговорные позиции наёмных рабочих, облегчив им отказ от невыгодных условий труда без рисков лишиться средств к существованию, что потенциально улучшит условия труда и увеличит заработную плату. Во-вторых, это также создаст стимулы к рационализации производства через сокращение самих объёмов обременительной и зачастую бесполезной работы.

В-третьих, базовый доход сделает более справедливым распределение неоплачиваемой обременительной работы, такой как уборка по дому или уход за детьми и пожилыми. Базовый доход может поспособствовать тому, что мужчины чаще будут брать неполный рабочий день и в результате больше помогать по дому. Но даже если этого не случится, базовый доход может быть использован для оплаты услуг нянь, сиделок и горничных. В конце концов, базовый доход может напрямую рассматриваться как перераспределение от мужчин, имеющих оплачиваемую работу, к женщинам, которые предоставляют им трудовые услуги по домашнему хозяйству, не получая никакой другой оплаты взамен [5]. Это соображение особенно важно в свете той экономической зависимости, в которой многие домохозяйки находятся по отношению к своим супругам, особенно когда речь идёт о жертвах бытового насилия.

То же соображение касается не только домохозяек, но и любого социально-полезного волонтёрства: от написания и редактирования статей для Википедии до помощи в благотворительных организациях. Подобную активность также можно рассматривать как своего рода обременительную и полезную для общества работу, за которую, однако, никто не платит. Базовый доход не только подстегнёт многих заняться волонтёрством, но и предоставит хоть какую-то оплату за добровольческий труд.

В-четвёртых, базовый доход имеет потенциал изменить текущее распределение обременительной работы через распространение частичной занятости, неполного рабочего дня и сокращённой рабочей недели. Некоторые из тех, кто не могут найти подходящую для себя работу в условиях современной занятости, благодаря базовому доходу смогут найти для себя более удовлетворительные предложения на рынке труда. Но и некоторые из тех, кто сейчас работают сверхурочно и перерабатывают, будут рады возможности сократить своё рабочее время, чтобы больше времени проводить с семьёй, заниматься любимым хобби или даже повышать квалификацию. Как подмечает Шрёдер со ссылкой на немецких социологов Кёрстин Юргенс и Карстен Рейнеке: «В Германии можно было бы создать 1,1 млн рабочих мест с полной занятостью, если бы все сверхурочные были преобразованы в новые рабочие места». Базовый доход позволит поменяться местами нынешним вынужденно безработным и нынешним вынужденно занятым.

Иными словами, не покушаясь на свободу индивидуального выбора профессии, базовый доход будет способствовать большей справедливости в распределении (1) приятной и обременительной работы, (2) оплачиваемой и неоплачиваемой работы, а также (3) рабочих мест между трудоустроенными и безработными. Поэтому субсидирование чьего-либо безделья через предоставление базового дохода не является причинением кому-либо вреда, поскольку не ухудшит, а скорее улучшит распределение обременительной работы. Но можно ли защитить возражение лентяя, не обращаясь к допущению об эгалитарном распределении трудовых обязательств?

Эксплуатация и паразитизм

Анализ Шрёдер распределения выгод и бремени, как она подмечает, носит чисто консеквенциалистский характер — он озабочен причинением ущерба конкретным людям в результате разного рода перекладывания своей справедливой доли работы на других. Это во многом перекликается со взглядами либерально-эгалитарного семейства, такими как теория справедливости Джона Ролза. Но в последних основной акцент делается не на фактическом ущербе, а на самом характере отношений, который выстраивается между получателями базового дохода и «чистыми плательщиками», то есть людьми, чьи налоговые отчисления фактически и финансируют их соотечественникам безусловные выплаты.

Большинство либерально-эгалитарных критиков базового дохода формулируют своё возражение в терминах «эксплуатации» и «невзаимности», а иногда даже «паразитизма». С этой точки зрения, важен даже не тот факт, что получатели базового дохода налагают на других какое-то бремя — их обязательства асимметричны в отношении «чистых плательщиков». Последние обязаны отдавать часть своего законного дохода, чтобы финансировать безусловные платежи, но их получатели не несут никаких симметричных обязательств перед «чистыми плательщиками» или сообществом в целом.

Один из возможных ответов: между получателями и «чистыми плательщиками» в действительности вообще нет никаких отношений. Первые получают деньги от государства, как и вторые платят деньги государству. Необходимо разделять процессы налогообложения и распределения. Ведь, как подмечает в своей статье «Анархистская защита базового дохода» Джессика Флэниган, даже если принудительное налогообложение несправедливо, это ещё не значит, что дальнейшее распределение этих денег в качестве базового дохода также несправедливо. Действительно, поскольку налогообложение — это принудительный институт, кажется верным, что государство обязано обосновывать перед налогоплательщиками свои траты некоторыми соображениями общего блага. Нейтральный по отношению к образу жизни получателей в силу своей безусловности базовый доход даже легче оправдать как общее благо для всех, чем адресные выплаты, поскольку это универсальная страховка от крайней нужды для каждого человека.

С другой стороны, даже если отношения между получателями базового дохода и «чистыми плательщиками» носят какой-либо эксплуатационный характер, это необязательно предполагает, что мы должны отвергнуть базовый доход. Саймон Бёрнбаум, один из самых активных популяризаторов этой политики, предлагает два чисто прагматических ответа на стандартную либерально-эгалитарную формулировку «аргумента лентяя». Оба аргумента признают, что в финансировании базового дохода за счёт налогообложения есть аспект эксплуатации, однако по тем или иным причинам это не должно нас волновать. Каждый из двух ответов не нейтрализует критику базового дохода полностью. Противники данной реформы вполне могли бы согласиться, что базовый доход лучше существующего социального обеспечения и в каких-то условиях имеет смысл поддержать его на прагматических основаниях. Но это не значит, что базовый доход оправдан в рамках идеальной теории — в гипотетическом идеальном обществе базового дохода не было бы. Тем не менее, для сторонников безусловных выплат всё ещё есть смысл в том, чтобы, хотя бы из прагматизма, приводить такие аргументы в пользу того, что базовый доход является опцией «second best» или по крайней мере «меньшим из зол».

Первый аргумент предполагает, что, хотя базовый доход эксплуатирует «чистых плательщиков», для нас это не является существенной проблемой. Ведь если мы считаем эксплуатацию серьёзной моральной проблемой, мы должны поддержать базовый доход, поскольку в целом он скорее сокращает общий уровень эксплуатационных отношений в обществе. Во-первых, базовый доход просто менее эксплуатирующий, чем классические социальные пособия, поскольку оставляет больше стимулов для получателей вносить какой-либо продуктивный вклад в экономику.

Во-вторых, базовый доход лишён раздутого бюрократического аппарата, необходимого для администрирования множества адресных мер социальной поддержки. Это часто приводится сторонниками базового дохода в пользу большей экономичности этой политики, а также меньшего государственного надзора и унизительного патернализма в отношении получателей. Но в контексте эксплуатации это имеет значение, поскольку сами по себе время и труд, потраченные получателями на взаимодействие с социальными службами, освобождаются для продуктивного вклада в экономику. Конечно, речь не только об оплачиваемой работе, но и о социально-полезном волонтёрстве или работе по дому.

В-третьих, есть прагматические соображения в пользу отделения доступа к базовой безопасности от требований к выполнению работы. С этой точки зрения, мотивация к работе будет сильнее, а вклад людей — более продуктивным, если люди будут иметь гарантированную финансовую подушку безопасности. С одной стороны, люди будут сознательнее относиться к поиску работы, не принимая первое же предложение о трудоустройстве. С другой стороны, многих это подтолкнёт к более рискованному поведению, например, к выбору предпринимательской карьеры. Людям будет легче принять на себя риски, если платой за них не будет возможность физического выживания.

В-четвёртых, усиление переговорных позиций будет способствовать созданию более гуманного и инклюзивного рынка труда, что само по себе сократит эксплуатационные отношения между наёмными рабочими и работодателями. Люди будут более свободны в выборе профессии, рабочего графика и условий труда, если их стартовая переговорная позиция не будет ослаблена необходимостью искать деньги на удовлетворение базовых потребностей (или погашение долговых обязательств за деньги, ранее потраченные на удовлетворение базовых потребностей).

Второй аргумент Бёрнбаума также допускает, что базовый доход имеет некоторую степень эксплуатационности, но не придаёт этому особого нормативного веса. С этой точки зрения, эксплуатация — это либо вообще не важная моральная проблема, либо просто не самая важная. Действительно, существует масса социальных зол, искоренение которых мы считаем более приоритетным, чем уничтожение эксплуатации. Потому даже если базовый доход эксплуатирует «чистых плательщиков», мы можем просто смириться с этим, поскольку безусловные выплаты нужны нам для решения других морально значимых проблем.

Очевидный кандидат на роль такой проблемы — бедность. Моральный философ Гарри Франкфурт сформулировал доктрину, которая получила название суффициентаризм (sufficientarianism): «Если бы у всех было достаточно, не имело бы особого значения, что у одних больше, чем у других». Сторонники такой позиции видят важный моральный приоритет в том, чтобы обеспечить всех людей достаточными для удовлетворения базовых потребностей ресурсами. Выплата всем базового дохода в размере около прожиточного минимума — простейший и изящнейший способ сделать это.

Более озабоченные равенством люди также могут видеть в базовом доходе важную эгалитарную политику. Очевидно, базовый доход — это перераспределение от богатых к бедным. И чем выше размер выплат, а также налоговые ставки для их финансирования, тем более эгалитарным будет конечное распределение доходов. Хотя эгалитарные философы меньше озабочены равенством итогового распределения, чем равенством стартовых возможностей, но и в качестве гаранта равных стартов базовый доход может подойти. В таком виде его отстаивает самый известный популяризатор идеи Филипп Ван Парийс.

Как ни странно, и те, кто больше всего ценят свободу, могут оценить по достоинству базовый доход. Крупнейшая фигура неореспубликанизма Филип Петтит оценивает базовый доход как важный инструмент в защите индивидуальной свободы, которую Петтит вслед за республиканскими классиками прошлого понимает в смысле неподвластности воле другого человека. Базовый доход и предоставляемая им финансовая безопасность — надёжный способ защитить личную свободу от чужой власти и зависимости.

Этими соображениями Бёрнбаум доказывает, что базовый доход может быть морально оправдан даже в том случае, если реально эксплуатирует «чистых плательщиков». Для Бёрнбаума, как и Шрёдер, общество — это совместное предприятие для общей выгоды, но это не единственный возможный взгляд на общество. Противники базового дохода могли бы занять более индивидуалистичную позицию, более строго разграничивающую частную и публичную сферу, удаляя вопросы денежного вознаграждения из поля зрения моральных философов. Но и их критике есть чем возразить.

Перераспределение, права собственности и оговорка Локка

Выше справедливость базового дохода рассматривалась скорее как дело «социальной справедливости», то есть справедливости социальных институтов, формируемых в ходе наших отношений. Но разве у людей нет каких-либо прав ещё до того, как они вступят в социальные отношения, которые и определяют базовые принципы справедливости? Должно быть, одна из самых известных теорий естественных прав XX века была разработана Робертом Нозиком, и по сей день эта концепция используется для оспаривания моральной допустимости любого перераспределения доходов.

Согласно Нозику, справедливость в распределении благ не зависит от того, как именно они распределены — соответствует ли актуальное распределение, например, принципам равенства или достаточности. Всё, что имеет значение — это история прав собственности на распределяемые блага. Справедливо любое распределение, которое возникло из серии первоначальных присвоений и добровольных сделок. Перераспределение, таким образом, допустимо лишь в двух случаях: если все участники добровольно согласились на это или с целью возмещения предшествовавшего нарушения чьих-либо прав. Принудительное же перераспределение с целью борьбы с бедностью или неравенством несправедливо, поскольку использует «чистых плательщиков» в качестве средств для достижения целей других — получателей перераспределения. А это не соответствует равному уважению к моральному статусу всех людей как свободных и равноправных индивидов.

Однако если мы последовательно применим теорию Нозика к существующему распределению (и даже сделаем вид, что оно возникло без столетий нарушений нозиковских прав собственности), рано или поздно мы упрёмся в «стартовую точку». В этой точке возможна ситуация неравномерного присвоения ничейных ресурсов, которая, очевидно, также несовместима с равным уважением ко всем людям. Если все имеют равные права и равный моральный статус, почему некоторым позволено присваивать больше ресурсов, чем остальным? Чтобы учесть это соображение сам Нозик ввёл в свою теорию т.н. «оговорку Локка» — принцип, ограничивающий объём присвоений требованием оставить другим «достаточное количество и того же качества».

Более детальную проработку оговорка Локка получила у т.н. «левых либертарианцев», таких как Гиллель Штайнер, Николаус Тайдман и Дэниэль Мозли. Согласно им, единственное толкование оговорки, совместимое с равным уважением к людям — это требование равных долей от всего объёма первоначальных (то есть природных) ресурсов. Меркой этого равенства долей является их ценность, выраженная в рыночной стоимости. Буквальной трактовкой этого требования был бы геодистрибутизм, то есть обыкновенное распределение таких равных долей ресурсов. Однако из соображений эффективности вслед за Нозиком левые либертарианцы допускают присвоение и владение более чем равной долей при условии уплаты компенсации.

Но и чрезмерное владение с компенсацией можно организовать по-разному. Двумя вариантами являются модель «продажи» и «аренды» прав собственности на природные ресурсы. В первом случае каждый присвоитель единожды оплачивает полную стоимость приобретаемых ресурсов в пользу остального сообщества, после чего сумма распределяется поровну между всеми людьми, а присвоитель становится полноценным собственником всего ресурса. Во втором случае каждый владелец природных ресурсов регулярно оплачивает некоторую сумму в пользу сообщества, которая также делится поровну между всеми. Большинство левых либертарианцев поддерживает модель «аренды» как из соображений эффективности, так и потому что это решает проблему межпоколенческой справедливости в распределении природных ресурсов.

Несложно догадаться, что описанная модель — это вариант обоснования и институционализации базового дохода. Поскольку речь идёт о налогообложении собственности на природные ресурсы, а не трудовых доходов, леволибертарианский базовый доход вообще не сталкивается с возражением лентяя. Строго говоря, нозиковский аргумент против перераспределения им и не является — Нозик ничего не имеет против выплат в пользу бездельников как таковых. Для Нозика любые передачи денег приемлемы, пока они добровольны. Зарплатный труд является для Нозика примером добровольных отношений работника и работодателя, но налогообложение всегда принудительно.

Однако, как показывают левые либертарианцы, нозиковский аргумент ничего не говорит о том, каким должно быть распределение первоначальных ресурсов, и у нас также нет причин, почему оно должно быть неэгалитарным. Это особенно важно, поскольку первоначальные ресурсы являются таким же необходимым компонентом любых производимых благ, как и человеческий труд. И зафиксированные права собственности на эти ресурсы фактически и делают возможным «ленивый заработок» как таковой. Собственник земельного участка, под которым находятся залежи нефти, может сдавать участок в аренду и требовать долю от продаж добытой нефти просто потому, что владеет правами на эту землю. Таким образом, левые либертарианцы предлагают всего лишь расширить этот самый «ленивый заработок» на всех людей — проблема не в безделье, а в неравномерном распределения возможностей для безделья.

Некоторые левые либертарианцы пошли дальше в своих требованиях предварительного распределения. Гиллель Штайнер и Майкл Оцука предложили облагать налогом наследство, поскольку наследодатели теряют свои права собственности в момент смерти, а институт завещаний основан на юридической фикции. Равные права на природные ресурсы также были использованы в оправдании налогов на экстерналии. Используя леволибертарианскую логику в отношении непроизводственного дохода, Филипп Ван Парийс расширил требования об эгалитарном распределении с природных ресурсов до любого рентного дохода. Подход Ван Парийса, который он называет «реальным либертарианством», включает в этот перечень даже т.н. «трудовую ренту» (employment rent), оправдывая таким образом налогообложение трудовых доходов.

Тем не менее, можно поддержать эгалитарную оговорку Локка, отрицая безусловное предоставление компенсационных выплат за её нарушения. Например, можно было бы утверждать, что оговорка даёт лишь право на присвоение равной доли, но реализация этого права зависит от приложения труда — как в теории самого Локка приложение труда было необходимо для приобретения прав на ресурс. Схожий аргумент развивает Стивен Даскал. С его точки зрения, оговорка Локка гарантирует право на продуктивное использование своего труда. Чрезмерное присвоение природных ресурсов может нарушить это право, не оставив людям легкодоступных вариантов для продуктивного использования своего труда, а потому требует некоторой компенсации. Но распределяться эта компенсация должна через программы гарантированной занятости, субсидирование заработной платы и адресные пособия только для нетрудоспособных. Никакого базового дохода для не желающих искать работу трудоспособных людей это не предполагает.

Аргумент Даскала не представляет проблемы для сторонников базового дохода по нескольким причинам. Во-первых, он опирается на перфекционистские представления о том, что людям необходимо участие в рабочей силе, чтобы другие считали их своими полноценными согражданами. «Сильная» версия этого утверждения просто опирается на неясные метафизические предпосылки об особом достоинстве труда, которые у нас нет причин разделять. Нет причин принимать и «слабую» версию этого утверждения, которая предполагает просто своего рода противодействие стигматизации получателей пособий как «ленивых иждивенцев». Напротив, можно возразить, что предоставление базового дохода на безусловной основе является важной частью преодоления стигмы вокруг получателей социальной помощи, поскольку уравняет статус получателя базового дохода с гражданством.

Во-вторых, аргумент Даскала опирается на явно проблематичную трудовую теорию собственности Локка. Ни одно из конкурирующих объяснений этой теории не объясняет, каким образом приложение труда порождает права на весь ресурс, а не только конкретные выгоды от самого приложения труда. Наиболее перспективным решением этой проблемы является концепция «занятия и использования», согласно которой права собственности на какой-либо ресурс сохраняются до тех пор, пока присвоитель занимает и использует его. Удовлетворительная форма этой позиции не может требовать, чтобы права собственности сохранялись лишь до тех пор, пока собственник физически контактирует с вещью — столь слабые права едва ли могут порождать систему взаимных социальных ожиданий, что является главным требованием к разумной системе прав собственности.

Поэтому наилучшая практика «занятия и использования» должна ослаблять требование стабильного фактического контакта с вещью соображением некоторой встроенности этой вещи в актуальные жизненные проекты собственника. Оба требования — и фактический контроль над вещью, и её задействование в жизненных проектах, — должны исполняться совместно. Фактический контроль без использования в проектах не даёт правам необходимого иммунитета к их утрате, чтобы люди могли полагаться на какие-либо ресурсы как свои собственные. Задействование в проектах без фактического контроля не даёт никакого необходимого оправдания исключительным притязаниям на собственность — без дополнительного уточняющего принципа это соображение просто не даёт никакого разрешения ситуациям, когда на один и тот же ресурс претендуют разные люди, каждый из которых может разумно рассматривать этот ресурс как встроенный в их текущие жизненные проекты.

Вариант «занятия и использования» действительно может быть адекватной альтернативой модели «аренды». Но это налагает куда большие обязательства, чем могли бы принять многие противники базового дохода. В первую очередь, последовательная реализация «занятия и использования» требует чего-то в духе рыночного социализма, где все предприятия представляют собой демократически-управляемые рабочие кооперативы. Ведь в таком случае собственность на какое-либо производственное оборудование ограничена тем, кто непосредственно использует это оборудование, то есть работающими на нём пролетариями. Собственник-капиталист может претендовать на включение целого завода в его жизненные проекты, как и рабовладелец может претендовать на включение в свои проекты собственных рабов. Но капиталист не может претендовать на фактическое использование своего завода хотя бы на равном уровне с собственными рабочими, не говоря об исключительном использовании, дающем особые исключительные права. Поэтому отношения найма и аренды в таком случае неправомерны, поскольку пользователем любых средств производства является рабочий, а не капиталист, как пользователем любого арендуемого объекта является именно арендатор, а не арендодатель. В таком обществе может не быть базового дохода, но его эгалитарные притязания даже более амбициозны.

На самом деле, даже за пределами сторонников модели «занятия и использования» любая попытка последовательно отстоять аргумент лентяя требует принятия чего-то вроде рыночного социализма. Ведь если право на получение дохода всегда должно быть связано с выполнением какой-либо работы, то в таком случае неприемлемо не только получение пособий, но и доходы от аренды и дивиденды. Единственная легитимная форма дохода — это зарплата. Таким образом, сторонники аргумента лентяя должны выбрать: либо базовый доход, либо рыночный социализм.

Даскал, подобно другим критикам базового дохода, упускает из виду те либеральные интуиции, что лежат за требованием эгалитарного распределения ренты. Мы фактически живём в обществе, где существует масса возможностей для нетрудового извлечения дохода, большинство из которых не имеют никакого отношения к личным заслугам. Требование о выполнении работы к получателям пособий дегуманизирует их в числе прочего и тем, что предъявляет им требование, которое в реальности неприменимо к огромному количеству людей, находящихся в гораздо лучшем социальном положении. Иными словами, извлечение нетрудового дохода — это привилегия, с которой многим повезло родиться или приобрести её в процессе жизни. Но тем, кто подобной привилегии лишён, приходится заслужить подобное право.

Требования к выполнению или поиску работы всеми трудоспособными могут быть оправданы, если сочетают с гораздо более амбициозным требованием рыночного социализма, где любое участие в доходах предприятий допускается исключительно для рабочих. Но в отрыве от рыночного социализма условные пособия с требованиями к выполнению или поиску работы должны быть исключены как классистские, дискриминационные и дегуманизирующие. Но привлекательность базового дохода не ограничивается тем, что он просто лучше существующей системы. Базовый доход — инструмент для создания подлинно свободного общества, где каждый человек не только защищён от крайней нужды, но и волен самостоятельно выбирать свой образ жизни, не находясь в зависимости от милости или расположения кого-либо.

Примечания

базовый доходсправедливостьфилософияэкономикаэтика