Поддержать

Судно идеологии

Loading

Алексей Кардаш, опираясь на взгляды Куайна, формулирует дефляционную теорию идеологии.

Когда произносится слово «идеология», то перед глазами сразу же возникает столпотворение континентальных философов, где, естественно, в первом ряду оказываются Маркс, представители Франкфурсткой школы, Альтюссер и Жижек. Если же присмотреться, то где-то рядом с этой толпой можно заметить ещё и Поппера. Аналитический теоретик идеологии – это, на данный момент, скорее нечто из «Книги вымышленных существ».

Тем более странно наткнуться на «идеологию» у Куайна. Естественно, речь не о политической идеологии в современном смысле, а о том, что скорее ближе к идеологии у Локка и Кондильяка как своеобразного подраздела эпистемологии. Куайну важно провести различие между онтологией (тем, что есть) и, собственно, идеологией – тем, какие представления и идеи позволяют нам выразить то, что есть. Само же разделение нужно для указания на то, что, разделяя одну онтологию (одну теорию референции), мы можем разделять разные идеологии (разные теории значения).

Забавно, но Куайн сразу же оговаривается о «нежелательных коннотациях» слова, под которыми наверняка подразумевается марксистское понимание идеологии. Некоторые настороженные континенталы могут сразу подумать, что вот он – вопиющий пример аналитического деспотизма и безразличия к исследованиям вне своей области. Но, что делает ситуацию реально странной, так это то, что Куайн делает практически то же самое, что и Маркс с Энгельсом – берёт существующий термин и даёт ему свою интерпретации (можно сказать, вводит новый способ его употребления). Разница лишь в том, что употребление Куайна в итоге оказалось дальше от базового, хотя и ближе к изначальному пониманию идеологии как учения об идеях.

Куайн пользуется очень простым и в чем-то наивным, но интересным определением идеологии, которое прямо напрашивается на то, чтобы изъять его из контекста логических исследований философа. И я намереваюсь это сделать, предлагая рассматривать дальнейший текст, как ситуацию из игры, где вы, продвигаясь по карте «Куайн», попадаете в секретную локацию идеологии.

Трансферные теории

Итак, идеология для Куайна – это про то, какие идеи могут быть выражены в рамках определенной теории. Сразу же договоримся, что мы возьмем только эту прямую формулировку, не перенося в область политического понимание Куайна во всех его нюансах. Как мне видится, прежде чем взращивать экзотический сад стоит посмотреть, как на новой земле приживется растение, ради которого все и затевается.

Такой подход интересным образом оборачивает стандартную логику рассуждений об идеологии, где на одной стороне есть «они», поевшие из мусорного бака идеологии догматики и носители ложного сознания, а на другой – «мы», вооруженные теорией сторонники правильных идей. Несмотря на всю мутабельность концепта идеологии в гуманитарных дисциплинах, в качестве обыденной интуиции закрепилось представление о том, что есть идеология, которой ангажированы просто так, а есть полноценная политическая позиция, которая вырабатывается в виде взвешенного мнения через изучение литературы. Быть идеологизированным – не значит ничего хорошего, в то время, как быть теоретизированным – это уже похоже на какой-нибудь интеллектуалистский лозунг.

Получается, что сначала есть идеология, а уже после теория, которая ниспровергает одни и возвышает другие идеологии. Если же идти от понимания Куайна, то эта логика оборачивается – сначала у вас есть теории, а уже после на их основе возникает идеология в качестве совокупности идей, выразимых этой теорией. И, естественно, здравый смысл – это тоже своего рода квази-теория или даже конструктор смыслов, формируемый как эпохой и образованием (философскими и научными концепциями), так и случайными факторами (например, поведением других, из которого легко изымаются взгляды на нормы морали). Поэтому, просто изучить новую теорию – это не значит шагнуть за пределы незавидной судьбы идеологического мышления. Наоборот, работа с теорией может укреплять идеологизированность – все мы понимаем зачем неомарксисты читают критическую теорию, а либертарианцы экономистов австрийской школы.

С такой точки зрения у идеологии нет тотальной власти. В какой бы сильной эхо-камере не находился бы человек, он всё ещё может натолкнутся на теорию, которая позволит ему дрейфовать в сторону несколько иных идей. Характер таких трансферных теорий лучше всего прояснить на примере. Представим себе человека, который придерживается радикально левых взглядов на экономику и принципиально читает только левых авторов. В какой-то момент на его пути может оказать книга Фернана Броделя «Динамика капитализма». Ничто не мешает ему пройти мимо этой работы, но вместе с тем и никакие внешние описания и ярлыки не смутят его. И вот, читая книгу, этот человек столкнётся с идеей Броделя о том, что рыночная экономика не тождественна капитализму. В свою же очередь эта позиция достаточно ясно выражена, явным образом аргументирована и сулит более корректное понимание истории. Собственно, условная идеология теории Броделя за счет этого различия способна выражать больше идей, чем теория, которая утверждает тождество капитализма рыночной экономике. Кроме того, это же позволяют сделать и его другие идеи. К примеру, если обычный тезис состоит в том, что современность характеризуется все большей профессиональной специализацией, то у Броделя специализация также имеет место, но не на высоких уровнях рыночной экономики, акторы которой, напротив, все более де-специализируются, так как имеют возможность инвестировать в разные сферы, чтобы провалы в одних областях покрывались успехами в других.

Рациональный читатель вполне может оценить такие преимущества, скорректировать свою идеологию и, тем самым, продвинуться к куда более умеренным взглядам на экономику. Даже если он сохраняет предубеждение против капитализма, теперь это не означает отторжение любых рыночных практик. Таким образом, теория Броделя оказывается трансферной – она способна попасть в поле зрения и изменить взгляды человека, который принципиально закрывается от любых теорий, идеологии которых придерживаются те, кто не разделяют его взгляды.

Правда, стоит понимать, что подобный идеологический дрейф за счёт трансферных теорий – это лишь возможность. И всё-таки не тот вид движения, который может привести человека к прямо противоположным взглядам. Вероятно, реальный дрейф здесь есть только от более радикальных и догматических к более умеренным и плюралистическим позициям. Как мне видится, идеологических причин в имеющемся смысле будет недостаточно, чтобы человек обратился к теориям, на языке которых выражаются совсем иные идеи. Но, вместе с тем, и оставаться в рамках определенной идеологизации можно лишь игнорируя отличные от уже известных тебе теорий.

Судно в судне

И вновь вспомним о Куайне. Как думаете, что логик и философ математики мог особенно ценить у члена Венского кружка Отто Нейрата? Конечно же, метафору. В некоторых своих работах и напрямую в эпиграфе «Слов и объектов» Куайн обращается к метафоре Нейрата о философах, да и людях вообще, как мореплавателях, которые вынуждены чинить свой корабль на ходу, не имея возможности зайти в док:

Мы подобны мореплавателям, которые вынуждены перестраивать свой корабль в открытом море, не имея возможности поставить его в док и заново собрать из лучших частей.

Отто Нейрат

В «Тождестве, остенсии и гипостазировании» Куайн трактует это в таком духе: мы вырабатываем новые концептуальные схемы и корректируем старые, опираясь на те, которые у нас уже были. Возвращаясь же к теме идеологии, так и мы занимаем позиции, лишь двигаясь с тех платформ, которые уже выстроены нашими теориями. Идеология же – это скорее про некоторую инерцию и ограниченность ресурсов для перестройки платформ. Тем не менее именно она дает точку отсчета, исходя из которой возможен выбор направления, в котором будет совершено движение. Получается, что у нас нет возможности для идеальной интериоризации – полностью прозрачного взгляда на то, откуда взялись те идеи, на которые мы опираемся. Вместо этого в нашем распоряжении имеется лишь ограниченная генеалогия, которая постфактум показывает, что определенные идеологические маршруты возможны, но сама по себе она не является надежной основой для того, чтобы прокладывать такие маршруты впредь. Недостаточность генеалогии состоит в том, что за ней легко не увидеть теоретических платформ, которые де-факто не были использованы.

Итак, идеология появляется на основании какой-либо теории, но последующие теории оцениваются через призму имеющейся идеологии. Некоторые из этих теорий отбрасываются – так как то, что они выражают, расценивается как «ложное сознание». Другие же создаются «по заказу» идеологии – например, теория может быть намеренно трансферной, нацеленной на то, чтобы обратить внимание человека на определенные идеи без отказа от уже ему привычных. Третьи же теории лишь подкрепляют имеющуюся идеологию. И тут может быть несколько вариантов: некоторые теории в действительности пусты и ведут к тому, что и так известно; другие ведут к трансферу – к расширению списка идей, которые могут быть выражены; третьи же этот список наоборот сужают, но каким образом? Одной из форм сведения идеологии до минимального числа постулатов через ряд теории является то, что я называю философским легизмом. Подобно тому, как легист упорно следует букве закона, его философский собрат с подобной же дотошностью подходит к философской мысли. Это может проявляться в малом – допустим, в требовании пересказывать мысли какого-либо автора максимально близко к тексту или обязательно читать в оригинале (и, видимо, по заветам Куайна, ещё и сетовать на невозможность перевода). Но философский легизм может быть и куда масштабней – например, в виде запрета на любую новую интерпретацию, которая может пониматься исключительно как шаг в сторону от понимания.

Поэтому, чтобы иметь возможность сравнить две теории более или менее непосредственно нужно взглянуть на них со вне-идеологической точки зрения. Например, чтобы сравнить моральный реализм с теорией ошибок нам нужно обратиться к тому, как аргументированы и структурированы эти теории, а не к тому, что одна позиция позволяет говорить о морали в объективном смысле, а другая видит в любом разговоре о морали лишь систематическую ошибку, основанную на излишнем доверии к существующему моральному вокабуляру.

Что же значит тогда «вне-идеологически»? Всё-таки почему-то мы не отказываемся от любых идей, считая важными обоснованность и правдоподобность теорий (что уже есть идеология ряда теорий рациональности). Следовательно, делать вне-идеологический ход – это находить общую платформу для осмысления других идей или дискуссии там, где в рамках вашей идеологии вы имеете возможность совершить шаг, который с легкостью лишает вас и вашего оппонента этой платформы. Например, некоторые виды феминизма предполагают возможность отказываться от любой просьбы дать дефиниции используемым понятиям ссылкой на эмоциональное или интеллектуальное обслуживание.

Вступить во вне-идеологическую дискуссию – это значит по собственной воле отказаться от идеи, которая позволяет не проводить эту дискуссию, чтобы поставить под сомнение как минимум часть своих идей (включая те, которые в некоторой степени защищают вас от таких сомнений). Так же и моральный антиреалист, вступая в полемику с реалистом, отказывается от возможности сходу заявить, что его оппонент просто излишне доверчив к словам (в ином случае он лишь показал бы идеологию своей теории, но не то, обоснована она или нет). Аналогично и в политических дискуссиях, если вы абсолютно серьезно готовы спорить со «врагами свободы», «слугами буржуазии» или «марионетками собора», то вы в буквальном смысле не готовы к тому, чтобы вести аргументативную дискуссию.

Оказаться вне идеологии не просто. Продолжая метафору Нейрата, это примерно то же самое, что в открытом море спустится с кораблей на шлюпки, чтобы обсудить возможность решения разногласий без оружейных залпов и абордажа. Думаю, это и даёт ключ к дальнейшему разграничению идеологии и теории, где идеология – это то судно, на котором мы бороздим море познания. Та точка, исходя из которой мы действуем и судим в любой обычной ситуации. Похоже, что идеология в куайновском понимании – это что-то близкое к наиболее общей концептуальной схеме или мировоззрению, но специфического рода, которое никогда не является просто чистым убеждением. В то же время, сами теории – это более маневренные «судна в судне», позволяющие нам сближаться и высаживаться на острова знаний, в то время, как идеология лишь застрянет на их берегах. Конечно, на таком судне будет трудно преодолеть большие морские просторы, но с его помощью мы можем сближаться с другими, не тараня их всей массой своей идеологии. В конечном счёте, проектируя и закупая эти мини-судна, мы и строим то сооружение, на котором будем бороздить просторы открытого моря.

Поэтому, вынося за рамки логики, то, что Куайн называет идеологией, мы получаем своего рода концептуальный процессор, который складывается из отдельных концептуальных схем и в отличии от них находится с миром не просто в дескриптивном или нормативном, но и действенном отношении. Само же действие – это не противоположность норме и дескрипции, а скорее их прагматическая проверка и, в случае удачи, практическое подтверждение.

Дефляционная теория идеологии

Сегодня изучение идеологии ощутимо распалось на две ветви – континентальную критику идеологии и англо-американскую критику антиинтеллектуализма (включая книги о критическом мышлении и противодействии когнитивным ловушкам). Эти разные по духу подходы, тем не менее, делают свой общий вклад в обычное понимание, которое тяготеет к идее о том, что сторонники разных идеологий придерживаются их по схожим причинам. Судите сами, так ли велика разница между наличием (неосознанного) интереса, который влияет на то, какие идеи выражает человек, и некритическим мышлением, ввиду которого он становится на сторону недостоверных идей?

Как правило, подразумевается, что подобный интерес присущ всем и хорошо бы его осознать, как и пороки мышления. Нам же важно, что сам этот интерес или несовершенство познавательных способностей оказываются тем, что связывает любые наборы идей и позволяет их выставить на общей витрине идеологий. Получается, что минимальным признаком, по которому мы узнаем идеологию, является интерес или фактическое наличие убеждений. Такой критерий подразумевает эпистемическую слепоту – игнорирование уровня обоснования. Любая позиция, если она маркируется как идеологическая, приравнивается к произвольной, доксатической, неотрефлексированной, корыстной и так далее. И, как следствие этого, большинство современных теорий идеологии можно назвать негативистскими, подкрепляющими негативные коннотации вокруг термина (справедливости ради, у этого процесса есть историческая причина, связанная с разочарованием в больших идеологиях двадцатого века, которое мы наблюдаем у Арендт и Ясперса).

Неправильно само допущение о том, что все идеологии можно выставить на одну витрину. Ведь речь идёт не о конкуренции равно реализуемых проектов, а скорее о противостоянии разных гипотетических способов взаимоотношения с миром. Идеологии питают свои силы в теориях, способных как предлагать варианты исправления практических неудач, так и обосновывать минимальную практическую пригодность взглядов. Поэтому, избегая эпистемической слепоты, мы видим, что некоторые идеологии неудачны и не подлежат ремонту не только потому, что они были справедливо осуждены мировым сообществом, но и потому, что они попросту основываются на недостоверных или откровенно ложных теориях. Конечно, как замечал Лакатос, даже трещащие по швам теории порой очень живучи, вплоть до того, что при удачных обстоятельствах могут возродиться из пепла своего небытия. Тут возникает интересная апория, ведь если сторонники некоторой идеологии откажутся от важной для них, но при этом ложной теории, то они уже не будут сторонниками этой идеологии. Ввиду этого дыры в теории иногда латаются диффузным цинизмом её последователей.

Что интересно, основываясь на Куайне, получается вывести позицию, которая не просто обратна негативистской трактовке идеологии, но и не представляет собой наивный нейтрализм, в рамках которого идеология оказывается делом преимущественно рациональным. Я бы назвал выработанный здесь подход скорее дефляционным, направленным на ограничение идеологической пылкости инструментами прагматики и рациональности. Но ни одно, ни другое не доступно всегда и просто так. Стоит помнить, что новые теории оцениваются в том числе через призму идеологии уже известных, а поэтому действительно возможны такие интеллектуальные маршруты, которые близки к негативистскому видению субъекта как души, заблудшей на полях чужих или собственных, но неосознанных интересов. Соответственно, удачей для него будет хотя бы столкнуться с трансферной теорией. Не стоит забывать и о том, что ваша личная готовность ко вне-идеологической дискуссии – это необходимый, но недостаточный шаг для того, чтобы она состоялась. Не только потому, что оппонент может не желать пойти навстречу, но и потому, что способность находить действительно удачные общие основания оттачивается только со временем.

Действительно, даже с дефляционистской точки зрения идеологии скорее стремятся к закрытости – если уж и случилась такая беда, то всё-таки лучше пробовать подольше продержаться на тонущем судне, чем ускорять приближение ко дну спешной пересборкой на ходу. Но, вместе с тем, теоретическая открытость – это, вероятно, единственная внятная и ощутимая добродетель идеологии, заметная вне её и даже за занавесом неведения. Поэтому, если что-то и может быть идеологией в хорошем смысле, то только то, что обладает широкими возможностями для вне-идеологических дискуссий и практик. В ином же случае, вы не только едите из мусорного бака идеологии, но и бороздите на нём открытое море общественных отношений, в общем-то и составляя ту субстанцию, которой питаетесь в нелегком демарше против любой иной теории.

Поддержать
Ваш позитивный вклад в развитие проекта.
Подписаться на Бусти
Патреон