Артем Морозов перевел статью, в которой Ник Срничек через сравнение с неоплатонизмом предлагает простое введение в не-философию Франсуа Ларюэля.
При знакомстве с трудной мыслью Франсуа Ларюэля возникают две основные проблемы [1]. Первая заключается в ее непривычном, на первый взгляд, понятийном аппарате, который, как я надеюсь показать, в конечном итоге в большей степени обязан античной философии, нежели современной. Отсылки к Единому и к тому, как Единое соотносится с чувственным и умопостигаемым мирами, восходят к неоплатоникам и, похоже, оперируют скорее в их метафизических рамках, нежели в каких-либо иных. Очевидно, что рассмотрение подобных вопросов не редкость в континентальной философии, но Ларюэль работает с ними глубже, чем большинство других мыслителей.
Вторая проблема — это обилие новых терминов: такие понятия, как сила(-)мысли, унилатерализация, данное-без-данности, не-самополагаемое (или не-автопозиционное), видение-в-Едином, философское Решение и т.д., — все они навязывают работе Ларюэля инициатический характер.
Задача данной статьи заключается в том, чтобы, объединив обсуждение этих двух проблем, добиться определенного прогресса в чтении Ларюэля для новичков. Для этого нужно попытаться в какой-то степени разрешить обе проблемы, совместив не-философию с неоплатонизмом и показав, как Ларюэль ставит некоторые из вопросов. Более знакомые аспекты античной философии могут быть использованы с тем, чтобы пролить свет на не-философию, и некоторые термины, используемые Ларюэлем, могут быть объяснены на этой опоре.
Для помощи в ориентации в описываемой мной сложной системе, разрабатываемой Ларюэлем, я включил карту соответствующих понятий. Очевидно, что при обсуждении метафизических вопросов отображение понятий в пространственные отношения по своей сути проблематично, хотя для ознакомительных целей отображение вполне сгодится. Так что воспринимайте карту как эвристику и леса, которые можно отбросить, как только вы проникнитесь творчеством Ларюэля.
Неоплатонизм
Начнем с неоплатонизма. Как и более ранние платоники, неоплатоники выстраивают мир в метафизическую иерархию. Нижний уровень — это чувственный, материальный уровень повседневного мира, в то время как вечные аспекты реальности образуют высшие, более чистые и наиболее реальные аспекты реальности.
Начиная с низших уровней реальности — нашего чувственного телесного опыта — неоплатоники пытаются с помощью разума вывести высшие уровни. Поскольку знание для них должно быть всеобщим и вечным, колебания повседневной реальности не могут служить его основанием. Должно существовать нечто более устойчивое. А потому платоники и неоплатоники пытаются извлечь умопостигаемые принципы, лежащие за материальным миром. В итоге возникает иерархия метафизических уровней, причем каждый более высокий уровень охватывает больше реальности и является более простым, чем сложные реальности, расположенные ниже.
На самом высоком уровне человек в конечном итоге достигает того, что называется Единым — высшего принципа, из которого проистекает все. Есть несколько причин, по которым этот высший уровень должен быть одним — то есть единичным, объединенным и простым. Первая основная причина заключается в том, что если бы он не был простым, то его можно было бы разложить на составляющие. Высший принцип реальности не должен допускать многообразия, а должен быть единичным принципом, который сам объясняет многообразие. Будучи простым принципом, он не допускает предицирования чего-либо в его отношении. Применить к нему предикат означало бы сделать его множественным и отделить предикаты Единого от самого Единого, вызвав разделение внутри того, что должно быть объединенным принципом. Единое для неоплатоников в конечном счете невыразимо.
Вторая причина, по которой Единое есть одно, а не многое, заключается в том, что единичность сущих — то есть тот факт, что мы видим в мире объединенные вещи, — утверждается как наиболее основной принцип. Как объясняет Паулиина Ремес:
…без единичности ничто не может существовать: то, что есть, едино, и без единственности невозможно помыслить множественность. <…> Нехватка единства означает, по мнению Плотина, лишение статуса вещи или сущего, и поэтому бытие в качестве одного первично. Оно одновременно сущностно для бытия и в конечном счете предшествует бытию в метафизической иерархии вещей. По этой причине единство должно быть связано с первым принципом [2].
Таким образом, мы видим, что Единое для неоплатоников одновременно и просто, и неспособно к предикации. Более того, оно необходимо для того, чтобы сущие в мире сначала обрели единственность, и поэтому само по себе трансцендентно бытию.
Следующий важный шаг неоплатоников — объяснить, как это простое Единое может порождать многие сущие, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Мы вывели высший принцип, а теперь нам предстоит проделать обратный путь — вниз по метафизической иерархии. В качестве ответа они выдвигают теорию эманации: низшие уровни реальности эманируют из Единого. С этой теорией связано множество проблем, но в данном случае я дам лишь описание того, что говорят неоплатоники, не претендуя на критический подход, указывающий на их недостатки.
Пожалуй, основная метафора эманации — это проливание Единого. Как вода может лить через край из источника, так и утверждается, что низшие уровни реальности могут проистекать из совершенства изначального Единого. Как выразился Джон Рист, в эманации «Ум происходит от Единого… не подвергая свой источник какому-либо претерпеванию. Нет никакой активности со стороны Единого, по-прежнему лишенного какого-либо воления или планирования… <…> Имеется простое «давание вовне», которое покидает Источник неизменным и неумаляемым. Но хотя это «давание вовне» и является необходимым в том смысле, что оно не может быть понято как не случающееся вообще или как случающееся иным образом, тем не менее, оно также и полностью спонтанно: по мысли Плотина, в Едином нет места для какого-либо вида связывания или принуждения, внутреннего или внешнего» [3].
Это проливание порождает следующий уровень — Ум, — который затем, как говорят неоплатоники, совершает обращение назад к своему источнику и осознает свое отделение от Единого. Тем самым уровень устанавливает свое отделение, а с ним уже и отправление Многого от Единого.
Сходного рода операции происходят на каждом уровне, но сейчас следует отметить несколько ключевых моментов: во-первых, Единое остается неизменным на протяжении всей эманации. Оно не действует, как и не претерпевает воздействия со стороны своих произведений. Во-вторых, его произведения — это деградации изначального совершенства Единого. Низшие уровни менее совершенны и менее просты, чем Единое. В-третьих, в итоге эманация — это переход от Единого ко Многому.
Не-философия
Теперь можно обратиться к проекту Ларюэля и попытаться вписать его в описанный аппарат. В частности, в центре внимания окажутся те же два ключевых момента. Первый касается природы Единого в не-философии — или, лучше сказать, не того, что Единое есть, а того, что Единое делает. Вторым моментом окажется теория детерминации в последней инстанции, противопоставленная теории эманации. Наконец, мы посмотрим на более частные цели и задачи не-философии.
Первый важный момент состоит в том, что не-философия решительно отказывается от представления, будто бы она должна стремиться к познанию Единого. Ларюэль утверждает, что неизменная нацеленность философии на постижение Единого (или, в более общем смысле, Реального) сама по себе заводила ее в тупик. При этом философия всегда оформляла Реальное в собственных философски-насыщенных терминах, а не позволяла Реальному действовать самому. Не-философия, с другой стороны, отказывается от проекта познания Реального и вместо того, чтобы пытаться постичь Реальное, стремится осмыслить философию из перспективы Реального. Эти различные философии становятся объектами в мире, становятся «материалом» для не-философии. Таким образом, философия выступает для не-философии тем, что Ларюэль называет ее «окказиональной причиной». Как только философия дана, не-философия может подвесить теоретический авторитет этой философии и использовать ее аксиоматически в качестве инстанции или подстановки Единого. Так что же такое Единое для не-философии?
Во-первых, в отличие от неоплатонического Единого, не-философское Единое не составляет принцип единства или числовой единичности. Каждая из этих характеристик сама по себе уже является философским определением природы Единого, которое не-философией исключается. Не-философское Единое — это то, что уже-дано до того, как о нем можно помыслить, до попыток его концептуализировать.
Но отсюда не следует, что не-философское Единое неконцептуализируемо; скорее, оно бесконечно концептуализируемо. Каждый набор понятий, каждая философская система — уже перспектива Единого в силу того, что Единое детерминировало-ее-в-последней-инстанции. Стало быть, каждая философская система дает альтернативное имя Единому — оно равно может быть многообразием, различием, единством, единственностью и т.д., и т.п. Не-философское Единое — в конечном счете та инстанция имманентности, которая допускает саму возможность возникновения этих философских имен.
И пусть Единое может быть названо и аксиоматически описано, оно никогда не может быть охвачено какой-либо конкретной философией. Его именование и концептуализация никогда не могут быть проведены исчерпывающе. Ларюэль говорит, что оно невыкупаемо (foreclosed) [4], но полностью имманентно философии и бытию.
Не выкупаемое философией и Бытием, Единое, по выражению Рэя Брассье, «это не исключение из Бытия, не складка или наместник от Бытия, даже не трещина или дыра в Бытии, но скорее то радикально имманентное отлучение (foreclosure), которое выступает в качестве последней инстанции, детерминирующей все мышление „о“ Бытии» [5].
Как же Единое детерминирует философию? Здесь мы встречаем функциональный эквивалент неоплатонической теории эманации. В не-философии он получит наименование детерминации-в-последней-инстанции, сокращенно ДПИ. Как будет утверждать Ларюэль: «…необходимость ДПИ постигается посредством сущности Единого: как может радикальная имманенция, не выходящая из себя и не отчуждающаяся, действовать на экстериорность или на не(-Единое)? <…> ДПИ — это каузальность философски непредсказуемого (т.е. неопределимого и недоказуемого) теоретической и прагматической эмерджентности (émergence)» [6].
Так, Единое действует на философию через детерминацию-в-последней-инстанции. Как и в марксистском употреблении этого понятия у Альтюссера, ДПИ есть то, что создает горизонт для конкретной философии, не предписывая ей с необходимостью ее конкретное содержание. Таким образом, ДПИ именует одностороннюю детерминацию философии Единым. Но поскольку это унилатеральное отношение, Единое детерминирует философию, а философия никоим образом не детерминирует Единое. Следовательно, ДПИ образует не-онтологическое трансцендентальное условие философии. Три характеристики отличают ее от теории эманации. Во-первых, нет никакого смысла говорить, что определяемое ею является некой деградацией. Поскольку здесь никак не задействовано понятие совершенства, то не может быть и меры, по сравнению с которой конкретные философии были бы деградацией Единого. Во-вторых, для объяснения этого действия не используется метафора «проливания». Вопрос не «что такое Единое и как оно действует?», а скорее «коль скоро философия объект, заданный Единым, что с ней можно делать?» И в-третьих, речь не идет о переходе от Единого ко Многому, поскольку такая бинарность является уже философской детерминацией Реального.
Итак, если ДПИ определяет философию, то какова же специфическая природа философии, которую имеет в виду Ларюэль? Для Ларюэля философия образуется тем, что он называет «решением». Решение в этом смысле — не психологическое событие, а операция, которая устанавливает философию, оставаясь конститутивно внешней по отношению к ней. Оно делает это, устанавливая фундаментальное бинарное разделение — той разновидности, в анализе которой так преуспел Жак Деррида: разделение между Единым и Многим, бытием и сущим, виртуальным и актуальным и т.д. Поскольку решение является внешним, любая конкретная философия неспособна мыслить свое собственное решение; скорее, решение составляет ее слепое пятно. Однако именно на основании решения философия может претендовать на самодостаточность и, в конечном счете, на способность философствовать обо всем. Философия может утверждать, что она не нуждается в оправдании со стороны чего бы то ни было вне себя.
Исходя из такого понимания философии, можно сказать, что то, что делает не-философия, — это подвешивание решающего авторитета философии. Важно понимать, что это именно приостановка или заморозка, а не отрицание, на что, вводя в заблуждение, намекает приставка «не-». В то время как философия утверждает, что она самодостаточна и что сама реальность философизируема, не-философия подвешивает эту абсолютную автономию и открывает саму философию для ее трансцендентальной детерминации Единым. Не-философия фактически превращает философию в еще один объект в мире —объект, который может быть проанализирован и объяснен, как и любой другой.
Исходя из всего этого не-философия может выявить трансцендентальные условия отдельной философии. Именно здесь не-философия начинает свою работу — в операции клонирования, когда конкретная философия используется как материал для не-философской мысли. Философия как самодостаточная система клонируется как не-философский материал. С философских понятий в этом процессе спрашивается не их адекватность Реальному, а их прагматические следствия. Более того, заморозив горизонт конкретной мысли, не-философия может экспериментировать с философиями и пытаться раскрыть мысль за пределами ее текущих ограничений.
Для этого она берет ДПИ и реализует его внутри самой философии, минуя конститутивное для решения исключение ДПИ. Принимая перспективу Единого (то, что Ларюэль называет видением-в-Едином), ДПИ осуществляется внутри философии как особая сила(-)мысли, которая обеспечивает имманентные и трансцендентные условия для конкретной философии. Таким образом, от Реальных условий мышления мы переходим к трансцендентальным условиям мышления — линия, прочерченная «осуществлением» на диаграмме, прилагаемой к данной работе. Это и есть собственно не-философская мысль — мысль не о Реальном и не про Реальное, а скорее в соответствии с Реальным.
Из этой основы Ларюэль затем извлечет универсальные условия собственно мысли, которую он в конечном итоге назовет «Человеком». Это собственно не-предицируемая инстанция мысли, отлученная от трансцендентности философского мира. И как таковой, человек есть без-сущности и без-бытия; человек не предицируем и в конечном счете является «не-человеком» в той мере, в какой понятие «человек» обозначает некоторые специфические черты.
Таким образом, это один из заключительных пунктов не-философской позиции: Человек аксиоматически утверждается как имя для Реального — своего рода радикально имманентная, не-феноменологическая инстанция, из которой мыслительный мир философии детерминируется-в-последней-инстанции.
Итак, резюмируем: хотя понятийные аппараты неоплатонизма и не-философии весьма схожи, между ними имеется ряд принципиальных различий:
- Для неоплатоников Единое одно и простое. Для не-философии Единое отлучено от разделения на одно/многое и вместо этого уже-дано до любой концептуализации.
- В отличие от неоплатонического Единого, не-философское Единое не невыразимо, а скорее бесконечно выразимо. Оно предоставляет основу для бесконечного числа имен себя.
- Для неоплатоников Единое действует через эманацию, для не-философов — через детерминацию в последней инстанции.
- Для неоплатоников Единое находится по ту сторону бытия. Для не-философии Бытие находится по ту сторону Единого. Отношение имманентности и трансцендентности между ними обратное. Радикальная имманенция не-философии охватывает разделение имманенции и трансценденции, которое учреждает философия.
- Отсюда следует, что в то время как неоплатонизм должен стремиться к трансцендентному Единому, для не-философии мы всегда уже находимся в имманентном Едином.
- В итоге неоплатоники притязают на познание Единого, а не-философия тем временем стремится мыслить в соответствии с Единым.
Гностицизм и сциентизм
Итак, когда выявлены значительные структурные параллели между неоплатонизмом и не-философией, мы можем перейти к последнему открытому вопросу. А именно: что оправдывает наше знание о Едином как о детерминации-в-последней-инстанции? Иными словами, не что мы знаем о Едином, а что оправдывает наше принятие не-философии и отношения Единого к философии? Что может заставить философа принять не-философию вместо собственной философии?
Традиционный неоплатонический ответ, сосредоточенный на познании Единого, гласит, что мы обретаем знание Единого через самоанализ: анализ его аспектов в нас самих. Самопознание становится путем к знанию, которое в конечном итоге приводит к своего рода мистическому единению с ним. Поскольку Единое отвергает всякую предикацию, то его нельзя репрезентировать посредством языка; скорее, оно должно быть пережито как таковое. Биограф Плотина, к примеру, говорит, что Плотин, насколько ему известно, при жизни имел четыре мистических опыта. Несмотря на полемику Плотина против гностиков, неоплатонизм в итоге обосновывается той же самой непрезентабельной и не-сообщаемой формой индивидуального мистицизма [7]. Мы познаем Единое не через представление о нем, а через переживание его.
Обращаясь к не-философии, в печально известной дискуссии с Деррида Ларюэля в какой-то момент просят ответить на вопрос об обосновании. Как перефразирует этот вопрос Ларюэль: «Откуда я это беру?» [8]. Что, другими словами, позволяет ему оправдать эту сложную систему? Ларюэль незамедлительно замечает, что не сможет дать философский ответ, который «сводился бы к следующему: поразмыслив над философским решением и предельными предпосылками трансценденции, над сочетанием трансцендентности и имманентности, я пришел к выводу, что философия предполагает нечто наподобие Единого и что оно всегда предполагалось философией, но сущность последнего никогда не прояснялась ею» [9]. Такой ответ, утверждает Ларюэль, невозможен, поскольку он опирается на все философские допущения и тропы, которых пытается избежать не-философия.
После чего Ларюэль дает весьма проблематичный и неудовлетворительный, по всей видимости, ответ на реплику Деррида. Уже отказавшись от традиционных философских способов обоснования, на вопрос о том, «откуда он берет свою не-философию», Ларюэль отвечает лаконичным и неясным утверждением: «Я беру ее из самой вещи» [10]. И далее: «Мы начинаем с Единого, а не приходим к нему. Мы начинаем с Единого, ведь если мы куда-то и пойдем, то лишь в сторону мира, в сторону бытия» [11]. Все это предполагает некую прямую непосредственную, не-философскую, имманентную позицию в Реальном. Выходит, что в конечном счете Ларюэль опирается на опыт Единого, чтобы оправдать его.
Но несмотря на этот тезис, который повторяется в нескольких местах на протяжении всего творчества Ларюэля, есть и другой вариант, с которым он то и дело экспериментирует, но в итоге отказывается от него. Это идея о том, что наука предоставляет некую уникальную и привилегированную форму доступа к Единому. Или, возможно, точнее будет сказать не что наука обеспечивает доступ к Реальному, а что наука оперирует непосредственно из Реального таким образом, что отказывается от навязывания философского решения. И на самом деле в споре с Деррида Ларюэль приводит и это альтернативное обоснование:
Если я постоянно противопоставляю Единое науки, которое, с моей точки зрения, объясняет глубоко реалистический характер научной мысли, ее слепой аспект, ее глухоту к логосу, ее невыносимый для философии характер; если я отличаю это частное Единое от философского единства, то происходит это по относительно точным причинам, послужившим отправной точкой для моих исследований [12].
Здесь выделяются четыре черты науки. Во-первых, ее реалистический характер: она говорит о реальном вне зависимости от каких-либо гуманистических или философских мнений. Во-вторых, ее слепоту, т.е. ее нетелеологичность и нефункциональность: наука не смотрит вперед и не нацелена ни на что; прогресс науки условен, нелинеен и в конечном счете неинтенционален. Третья характеристика — глухота науки к логосу: радикальная аннигиляция ею осмысленного универсума. Наука не открывает обогащенный значениями мир, но вместо этого систематически разрушает такие представления. Наконец, последняя черта — это невыносимость науки для философии: свобода от традиционных философских тропов и несводимый к ним способ понятийной работы.
Хотя в более поздних работах Ларюэль в итоге отказывается от уникальности науки в пользу более общего рассмотрения универсальных качеств мышления, отсюда можно вычесть два направления не-философии. Одно из них — вероятно, более гностическое, которого стал придерживаться Ларюэль. Другое — более сциентистское, которое развивает Рэй Брассье. Оба этих автора настроены к философии не особенно дружелюбно, отстаивая реалистическое видение реальности, но отличаются друг от друга именно в своих способах обоснования соответствующих обязательств [13].
Примечания:
[1] Оригинал: Srnicek N. François Laruelle, the One and the Non-Philosophical Tradition // Pli: The Warwick Journal of Philosophy. 2011. Vol. 22: Contingency. P. 187–198. Пер. с англ. Артема Морозова.
[2] Remes P. Neoplatonism. Berkeley: University of California Press, 2008. P. 38.
[3] Рист Дж. Плотин: путь к реальности. М.: Изд-во Олега Абышко, 2005. С. 82. (На самом деле Рист в этом месте книги цитирует слова плотиноведа и переводчика Плотина Артура Хилари Армстронга: Armstrong А. Н. Plotinus: A volume of Selections. L., 1953. P. 33. — Прим. пер.)
[4] Во французском было бы forclos, т.к. Ларюэль отсылает ктермину форклюзия, заимствованному Лаканом из юриспруденции и обозначающему потерю права выкупа для перевода Verwerfung Фрейда — «отбрасывания» как психического механизма, который лежит в основании психотической структуры личности. Термин также часто переводят как «отлучение». Мы будем использовать оба варианта перевода в зависимости от удобства. — Прим. пер.
[5] Brassier R. Alien Theory: The Decline of Materialism in the Name of Matter. PhD thesis. Warwick, 2001. P. 23.
[6] Laruelle F. et al. Dictionnaire de la non-philososophie. P.: Éditions Kimé, 1998. P. 51; Idem. Dictionary of Non-Philosophy. Minneapolis: Univocal, 2012. P. 52.
[7] Рист Дж. Указ. соч. С. 133–134.
[8] Derrida J., Laruelle F. Controversy over the Possibility of a Science of Philosophy // Laruelle F. The Non-Philosophy Project. 2012. P. 88.
[9] Ibidem.
[10] Ibidem.
[11] Ibid. P. 92.
[12] Ibid. P. 91.
[13] В 2003 году Рэй Брассье вместе с Жилем Греле и Франсуа Ларюэлем основал Organisation Non—Philosophique Internationale (ONPhI) — Международную не-философскую организацию, после чего участвовал в сборнике «Теория-восстание. Ультиматум» под редакцией Греле, приуроченном к ее учреждению (Théorie-rébellion. Un ultimatum / dir. G. Grelet. P.: L’Harmattan, 2005; Брассье Р. Ликвидировать человека раз и навсегда // Заводной Карнап. 04.04.2025. URL: https://shorturl.at/m90Oo). Впоследствии начиная с 2010-х Рэй Брассье отходил от не-философии все дальше и дальше, равно как и Греле, его друг и коллега, в итоге отдавший предпочтение наименованию «антифилософия». Тем не менее, все трое оказывали (и продолжали оказывать) друг на друга влияние, о чем свидетельствуют обсуждение «не-религии» раннего Греле в книге Ларюэля «Борьба и утопия в конце философских времен» (Laruelle F. Struggle and Utopia at the End Times of Philosophy. Minneapolis: Univocal, 2012) и нигилистического проекта Брассье, изложенного в «Раскованном ничто» (Brassier R. Nihil Unbound: Enlightenment and Extinction. N.Y.: Palgrave MacMillan, 2007), в последней книге Греле (Греле Ж. Теория одиночного мореплавателя. М.: Ad Marginem; Пермь: Гиле Пресс, 2025 [в печати]; см. пункты 5.3–5.5 и прим. 4, 12.a, 34). Данная левым акселерационистом Срничеком характеристика направлений не-философии находится прежде всего под влиянием Брассье (и со своей стороны он сам склонялся к сциентизму, что видно по воспоследовавшему его тексту про не-философию: Srnicek N. Capitalism and the Non-Philosophical Subject // The Speculative Turn: Continental Materialism and Realism / eds L. Bryant, N. Srnicek, G. Harman. Melbourne: re.press, 2011. P. 164–181), однако косвенным образом она учитывает в гностическом векторе и мысль Греле, собственно, и обусловившую обозначенный выше поворот Ларюэля в сторону «более общего рассмотрения универсальных качеств мышления». Вернее было бы обозначить разницу в отношениях к знанию указанной тройки авторов следующим образом: как Брассье, так и Ларюэль отдают первенство науке, однако в случае Брассье-нигилиста речь идет о сциентизме, а у не-философа Ларюэля — о науке о человеке (преодолевающей самодовольную недостаточность как философии, так и гуманитарных наук через создание охватывающей их «объединенной теории»), тогда как Греле-ангелист устремляется в сторону собственно гнозиса. — Прим. пер.