Константин Морозов про различные интерпретации оговорки Локка и их значение для дискуссий о распределительной справедливости.
Теория первоначального присвоения играет важнейшую роль в классическом либеральном и либертарианском обосновании института частной собственности. Один из прошлых материалов был посвящён актуальным вопросам и дискуссиям, связанным с концепцией первоначального присвоения. И одним из наиболее обсуждаемых элементов данных дискуссий является оговорка Локка — нормативный принцип, регулирующий объём первоначальных присвоений. Сам Локк сформулировал свою оговорку как требование, чтобы присвоитель оставил «достаточное количество и того же самого качества [предмета труда] для общего пользования других».
Исторически среди локкеанцев и людей близких им взглядов нет согласия о том, какое именно ограничение налагает оговорка Локка. Речь определённо не идёт об ограничениях просто самих актов присвоения. Хотя это кажется именно то, что имел в виду сам Локк, сегодня мало кого, кроме интеллектуальных историков и биографов Локка, интересует позиция самого британского философа. Именем Локка оговорку называют скорее как дань традиции, по аналогии с «гильотиной Юма».
О том, что действие оговорки распространяется дальше актов первоначального присвоения, писал Нозик: «Если оговорка не разрешает ни одному человеку присвоить всю питьевую воду в мире, то она не разрешает и её полную скупку». Сам Нозик называет это «тенью оговорки Локка». Те же моральные соображения, которые ограничивают объём присвоений, ограничивают также и владение ресурсами как таковое. Но любыми ли ресурсами? Нозик ограничивает действие оговорки природными (не созданными никем) ресурсами. Насколько жёстким является ограничение по объёму владений? Нозик поддерживал достаточно мягкое ограничение: чрезмерное владение, нарушающее оговорку, допустимо при условии уплаты владельцем соразмерной компенсации в пользу тех, кто страдает от его чрезмерного владения. И лишь при отказе от компенсации права на данный ресурс аннулируются. Основная масса последующих либертарианских и либеральных согласились в этих соображениях с Нозиком.
Либертарианство: правое, левое и достаточностное
Однако что именно можно считать «чрезмерным владением»? Здесь начинаются расхождения. Некоторые интерпретировали оговорку Локка как эгалитарный принцип. Эта позиция известна как левое либертарианство. Соответственно, правым либертарианством зовутся те позиции, которые принимают общелибертарианские обязательства (права самопринадлежности и присвоения), но отрицают какой-либо эгалитаризм в отношении неприсвоенных ресурсов. Радикальные правые либертарианцы, которые обсуждались выше, отрицают оговорку Локка и ограничения на владение природными ресурсами как таковые, тогда как локкеанские или нозикианские правые либертарианцы всё же признают оговорку Локка, но интерпретируют её неэгалитарным образом. Промежуточной позицией является достаточностное (sufficientarian) либертарианство, которое в зависимости от контекста может рассматриваться как своего рода либертарианский центризм или умеренная форма правого/левого либертарианства. Соответственно, речь идёт о трёх разных интерпретациях оговорки Локка:
- Оговорка Нозика;
- Оговорка достаточности;
- Эгалитарная оговорка.
Оговорка Нозика требует лишь того, чтобы исключительное владение ресурсом не ставило никого в худшее положение в сравнении с ситуацией, когда ресурс находится в свободном пользовании. По мнению самого Нозика, нет ничего проще, чем удовлетворить его версию оговорки. Сам Роберт связывал это со всеми теми преимуществами, которые даёт нам система частной собственности и рыночная экономика. Здесь он солидаризуется с Локком в том, что эффективность частной собственности играет важную роль в моральном оправдании этого института. Некоторые критики, как Барбара Фрид, ошибочно заподозрили из-за этого Нозика в том, что он таким образом протаскивает в свою теорию утилитаризм, который он ранее на страницах своей же книги раскритиковал. Действительно, пожалуй, наиболее известные контраргументы против утилитаризма в истории принадлежат именно Нозику. Но роль утилитарных аргументов в теории Нозика не в том, чтобы защитить собственность на консеквенциалистских основаниях. Эти аргументы просто показывают, что система частного владения природными ресурсами не только не ухудшает ничьё положение в сравнении с гипотетическим доаграрным обществом охотников и собирателей, но и значительно улучшает его. Поэтому, считал Нозик, фактически ни у кого не может быть никаких претензий против других, основанных на оговорке Нозика.
Аризонский философ Дэвид Шмидц заходит дальше, утверждая, что с учётом преимуществ частной собственности присвоение не просто допустимо, оно фактически требуется самой оговоркой Локка. Шмидц связывает это с трагедией общин — ситуацией, когда свободный доступ к ресурсу в общественном достоянии приводит к его истощению. В ситуации трагедии общин свободный доступ фактически приводит к тому, что запасы ресурса быстрее истощаются в общем пользовании, чем частной собственности, а потому присвоение необходимо, чтобы воспрепятствовать истощению людских запасов. Интерпретация Шмидца, однако, игнорирует тот факт, что классическая формулировка Локка непосредственно включала оставление ресурсов именно в общем пользовании. Поскольку интерпретация Шмидца не экзегетическая, то есть его, строго говоря, не волнует изначальная позиция самого Локка, для неё это не является большой проблемой само по себе.
И всё же локковское уточнение диспозиции ресурсов важно по причине того, что присвоенные ресурсы, даже если они используются более эффективно, не доступны тем, кто не участвовал в присвоении. Иными словами, Шмидц не может оправдать присвоение ресурсов на основании того, что это способствует их более экономному потреблению, поскольку те, кому не досталось ресурсов в результате присвоения, не используют ресурсы вообще. Более того, хотя присвоенные ресурсы оказываются доступны для коммерческой покупки на рынке, недоприсвоившим не доступна даже эта опция, поскольку у них нет достаточных средств для рыночных торгов. Потому любые преимущества частной собственности касательно более эффективного пользования ресурсами не могут оправдать эту систему для тех, у кого нет в собственности достаточных ресурсов. Более подробно это соображение будет рассмотрено далее.
Конечно, в каких-то случаях даже «скромная» оговорка Нозика будет требовать адресных компенсаций или ослабления (если не аннулирования) прав собственности. Например, в описанном ранее случае Робинзона. Поскольку владение Робинзоном всем островом ставит остальных выживших в непоправимо худшее положение в сравнении с ситуацией свободного пользования островом, оговорка Нозика требует ослабить права Робинзона на остров, чтобы допустить остальных выживших. То же будет верно в отношении единственного оазиса в пустыне, которым завладеет какой-то хитрый купец с намерением взимать с заплутавших и изнывающих от жажды путников непомерно высокую цену. Однако эти случаи в реальной рыночной экономике редки, а потому в целом оговорка Нозика не требует каких-то серьёзных институциональных ограничений на практику свободного присвоения ничейных ресурсов.
Впрочем, не все согласны с Нозиком в отношении его интерпретации собственной оговорки. Многие критики указывали Нозику на тот факт, что его сравнение имеющейся у нас практики исключительных прав собственности, допускающей радикально неэгалитарное распределение, с доаграрным обществом охотников и собирателей больше похоже на нечестный трюк, чем адекватный аргумент. Стивен Даскал хоть и поддерживает оговорку Нозика, возражает против её «скромной» интерпретации следующим мысленным экспериментом: некто Джон въезжает в дом по соседству с Лизой, после чего начинает ремонт здания. Это приносит пользу в том числе и Лизе за счёт позитивных экстерналий. Но в какой-то момент из-за ремонтных работ Джона на участке Лизы начинает оседать много пыли, на что Лиза правомерно жалуется Джону. Последний, однако, возражает ей тем, что ремонтные работы принесли ей выгоду.
Что не так с возражением Джона? Во-первых, он полностью игнорирует согласие Лизы, хотя для политической философии Нозика (чью логику здесь применяет Джон) согласие играет первостепенную роль. Во-вторых, Джон неправомерно оправдывает вред от его производящих пыль работ теми выгодами, которые принёс Лизе его ремонт как таковой. Можем представить это таким образом: Джон проводит работы в три этапа X, Y и Z, которые производят позитивные экстерналии X₁, Y₁ и Z₁, но последний этап работ также производит негативную экстерналию Z₂ (пыль). Оправдывая Z₂, Джон предлагает Лизе сопоставить все произведённые им экстерналии: X₁ + Y₁ + Z₁ > Z₂. Но почему Лиза должна сопоставлять все экстерналии, а не только экстерналии, произведённые отдельным этапом работ? Почему X₁ и Y₁ также должны браться ею в расчёт, когда она оценивает выгоды и издержки этапа работ Z?
В отношении практики частной собственности это соображение означает, что все выгоды, приносимые существующей системой прав собственности, не должны оцениваться в свете системы полного отсутствия частной собственности. Поэтому те, кто в рамках существующей системы оказываются бедны, всё ещё могут справедливо возражать против исключительного владения природными ресурсами, которое не приносит им выгоды напрямую. Таким образом, считает Даскал, даже оговорка Нозика требует какого-то перераспределения, чтобы распространить выгоды от самого чрезмерного владения на тех, кто оказался в худшем положении из-за этого [1].
Схожим образом Питер Валлентайн утверждает, что оговорка Нозика совместима с некоторым перераспределением. Как считает Валлентайн, правильное применение оговорки Нозика предполагает, что мы учитываем не конечное положение людей как таковое (богаты они или бедны), а те выгоды, которые они обретают или упускают в результате владения кем-либо природными ресурсами. В соответствии с этим, фактически любое владение природными ресурсами кем-либо ставит всех остальных или, по крайней мере, некоторых людей в невыгодное положение, поскольку лишает их определённых возможностей в отношении этих природных ресурсов. Поэтому даже если упущенные выгоды невелики, как и соответствующая компенсация, всем причитается какая-то положительная сумма [2].
Также существуют некоторые расхождения в корректной интерпретации и практических следствиях относительно оговорки достаточности, которую поддерживают Джон Симмонс, Фабиан Вендт и Лорен Ломаски. Общая идея такова, что все должны иметь ресурсы не ниже некоторого порога достаточности. Касательно того, на каком уровне должен быть зафиксирован этот порог, есть множество расхождений, однако общая для всех идея — он не должен быть ниже уровня, необходимого для удовлетворения базовых потребностей. Как и оговорка Нозика, это допускает значительное неравенство между людьми, однако исключает ситуации, когда кто-то настолько беден, что не может прокормить себя.
Валлентайн предлагает интерпретировать оговорку достаточности также как относящуюся лишь к правам на природные ресурсы. С этой точки зрения, собственники природных ресурсов должны финансировать пропорционально имеющимся у них ресурсам программы помощи бедным, которые бы поднимали благосостояние каждого до порога достаточности. Иными словами, это также предполагает некоторое налогообложение стоимости природных ресурсов и последующее распределение этих денег пропорционально тому, сколько каждому требуется для достижения им порога достаточности.
Фабиан Вендт, который, в отличие от Валлентайна, сам является сторонником оговорки достаточности, интерпретирует это положение несколько иным образом. С точки зрения Вендта, оговорка не имеет отношения к владению природными ресурсами, но скорее выступает как необходимое условие моральной оправданности практики частной собственности как таковой. Если при существующей системе прав собственности уровень жизни каждого превышает порог достаточности, то ничего не требуется. Но если чей-то уровень оказывается ниже, то практика теряет своё моральное оправдание. В таком случае права собственности ослабляются, чтобы быть совместимыми с финансированием программ помощи бедным, и конкретная форма такого налога не имеет решающего значения. В рамках этой позиции никто не может требовать уважения своих прав собственности, пока в обществе существуют те, чей уровень жизни ниже порога достаточности. И особенно никто не может требовать такого уважения непосредственно от тех, кто живёт ниже порога. Поэтому если знакомая нам система частной собственности неизбежно порождает какое-то количество бедных, что похоже на правду, то эти бедные имеют право на компенсацию, соразмерную необходимому для достижения ими порога достаточности уровню, в виде базового дохода или негативного подоходного налога.
Даже если оговорка достаточности Вендта не соответствует значению самого локковского замечания «достаточно и не хуже», нельзя сказать, что она совсем чужда Локку. Нечто подобное сам британский философ поддержал в §42 «Первого трактата о правлении»:
Ибо, так же как справедливость даёт каждому человеку право собственности на продукт его честного труда и благие приобретения его предков, перешедшие к нему по наследству, так и благотворительность даёт каждому человеку, если у него нет других средств к существованию, право собственности на такую часть изобилия другого, которая охранит его от крайней нужды, если у него нет никаких других средств к существованию.
Наконец, наиболее явные перераспределительные требования из оговорки Локка выводят левые либертарианцы. Между собой они при этом также расходятся в том, какое именно равенство требуется оговоркой. Двумя конкурирующими интерпретациями эгалитарного положения являются оговорка равных долей и оговорка равных возможностей [3].
Позиция равных долей широко известна в связи с джорджизмом или геоизмом — политэкономической и отчасти философской концепцией, связанной с идеями американского экономиста Генри Джорджа. Из наших современников на геолибертарианских позициях стоят Гиллель Штайнер, Филипп Ван Парийс, Дэниэль Мозли и Мэтт Зволински. Оговорка равных долей устанавливает, что каждый человек имеет право на равную долю природных ресурсов. Простейшая практическая реализация этого предложения, поддержанная практически всеми геолибертарианцами — сочетание полного налогообложения стоимости природных ресурсов и выплаты собранных средств через безусловный базовый доход. Иными словами, сколько бы каждый человек не присваивал ресурсов, исключительное владение ими облагается налогом, который финансирует выплату всем равного ресурсного дивиденда.
Позиция равных возможностей более специфична. Её разработкой длительное время занимались многократно упомянутый Питер Валлентайн, Эрик Рорк и Майкл Оцука [4]. С этой точки зрения, владение природными ресурсами также должно подлежать полному налогообложению, но полученные таким образом средства должны распределяться не равными долям, а таким образом, чтобы способствовать равенству возможностей для благополучия. Разница между двумя эгалитарными оговорками состоит в том, насколько они чувствительны к неравенству, которое не обусловлено неравномерным присвоением природных ресурсов. Оговорка равных долей касается исключительно прав на природные ресурсы, игнорируя неравенство в генетической одарённости, социальном окружении, чистом везении, унаследованном богатстве [5] и так далее. Оговорка равных возможностей, соответственно, делает поправку на эти факторы, определяя оптимальную модель распределения. С учётом исторического неравенства это предполагает, что те, кто имеют высокий уровень стартовых возможностей, не получат ничего от распределения, тогда как люди с низким уровнем стартовых возможностей получат выплаты пропорционально тому, что требуется им для выравнивания возможностей в обществе в целом.
Таким образом, достаточностные и эгалитарные оговорки допускают некоторое перераспределение, рассматривая его как необходимый элемент практики исключительных прав собственности. В той степени, в которой оговорка Локка не нарушается или её нарушения компенсируются, действуют нозикианские три принципа исторической справедливости. Поэтому если после уравнивающего распределения в духе джорджизма люди добровольно отдают свои деньги Уилту Чемберлену, то в этом нет никакой моральной проблемы. Эгалитаризм джорджизма ограничен требованием уравнять права на природные ресурсы, но не требует полного материального равенства. И даже более амбициозное в своём эгалитаризме либертарианство Оцуки не требует, чтобы люди имели равное благополучие — лишь возможности для него, реализация которых зависит от того, как они свободно распорядятся выданными им средствами.
Эти оговорки уходят дальше, чем наш изначальный эксперимент с Робинзоном. Конечно, мы можем с лёгкостью применить эти требования не только к развитой современной экономике, где возможны налогообложение и социальное обеспечение. В ситуации Робинзона оговорка достаточности, например, будет требовать, чтобы Робинзон предоставил каждому хотя бы такой участок острова и его ресурсов, которых было бы достаточно для удовлетворения базовых потребностей, либо выплатил им натуральную компенсацию за сохранение им своего исключительного владения. Разумеется, без сохранения за Робинзоном права навязывать приплывшим свои правила жизни на острове.
В случае же с эгалитарными оговорками изменятся лишь размеры долей, на который претендуют новоприбывшие. В случае оговорки равных долей речь, очевидно, о буквально равных долях. Это в свою очередь потребует ответа на вопрос: чем измеряется это равенство, когда у нас нет системы конкурентных рыночных цен? Неаккуратный, но интуитивный ответ: каждый имеет право на равную долю любого делимого блага на острове, после чего может обмениваться этими благами по любой цене, на которую сможет договориться. Оговорка равных возможностей же требует, чтобы все блага на острове распределялись так, чтобы способствовать равным возможностям для благополучия. Поскольку все прибывшие примерно в одинаковых условиях, кроме, вероятно, состояния здоровья, все будут иметь права на всё ту же равную долю, скорректированную для тех, кто отличается слабым здоровьем.
Альтернативные интерпретации
До этого мы рассмотрели интерпретации оговорки Локка, которые можно назвать «оговорками справедливой доли». Каждая из них устанавливает ограничение на владение, согласно которому человек, имеющий больше своей справедливой доли, обязан компенсировать это превышение в пользу тех, кто имеет меньше своей справедливой доли. В разных версиях критерием справедливой доли являются равенство долей, равенство возможностей для благополучия, порог достаточности и положение не хуже, чем при свободном пользовании неприсвоенного ресурса.
Однако это не единственное возможное прочтение оговорки Локка. Вдобавок к этим трём интерпретациям крупнейший современный продолжатель теории Нозика Эрик Мак предлагает оговорку самопринадлежности. Этот вариант в чём-то ближе к оговоркам Блока и ван Дана, поскольку ограничивает не объём владений справедливой долей, а те неагрессивные способы, которыми люди могут распоряжаться своей законной собственностью. Ограничение Мака при этом сильнее, чем в случае Блока и ван Дана, а поэтому теоретически решает проблему присвоения всего острова Робинзоном.
Согласно оговорке самопринадлежности, люди не должны использовать свои права собственности так, чтобы лишить других людей способностей взаимодействия с миром. То есть люди не должны распоряжаться своей внеличностной собственностью так, чтобы заблокировать другим людям их возможности распоряжаться своей самопринадлежностью. Так, запрещая другим высаживаться на свой остров, Робинзон может и реализует свои права собственности на остров, но он не даёт другим людям реализовать свои права самопринадлежности.
Исходная точка Мака примерно такова: естественные права человека не мыслятся нами как нечто просто само собой разумеющееся, как это часто представляется критикам этой концепции. У естественных прав есть свои нормативные основания. Опуская длинное и сложное объяснение самого Мака, в его неолоккеанской теории таким основанием является стремление каждого человека к собственному благу. Чтобы стремиться к своему благу, человеку нужен исключительный контроль над своей личностью и некоторыми внеличностными объектами, что предполагает как права самопринадлежности, так и права на внеличностную собственность. Но если мы ценим права самопринадлежности и частной собственности за то, что они позволяют людям стремиться к своему благу, то практика этих прав не должна препятствовать этому стремлению. Практика прав не должна подрывать собственное нормативное основание.
Поэтому в тех ситуациях, когда практика исключительных прав собственности препятствует реализации человеком своей самопринадлежности, чтобы стремиться к своему благу, эти права могут и должны быть ослаблены. Это перекликается с другой идеей Мака — постулатом антипаралича. Его значение схоже: он очерчивает контуры прав таким образом, чтобы их реализация не могла ставить других в положение «морального паралича». Но прикладные цели оговорки самопринадлежности и постулата антипаралича противоположны. Оговорка самопринадлежности определяет в каких случаях действия человека могут быть несправедливы, несмотря на то, что не нарушают ничьих прав. Постулат антипаралича же определяет в каких случаях вторжение в чьи-либо права не является несправедливым. Например, это позволяет ослаблять исключительные права, чтобы допустить налогообложение с целью финансирования публичных благ, некоторые (умеренные) формы загрязнений или самооборону.
В вопросах распределительной справедливости оговорка Мака ещё более «скромная», чем оговорка Нозика. Оговорка самопринадлежности не требует перераспределять собственность даже в тех случаях, когда чьё-то владение ставит других в невыгодное положение — только определённым образом ослабить права на эту собственность. Но и в этом отношении существуют альтернативные интерпретации. Так, Стивен Даскал считает, что из оговорки самопринадлежности следует право на продуктивное использование своего труда. И в обществах с высоким уровнем безработицы это требует, чтобы нарушители оговорки Локка, то есть чрезмерно присвоившие, финансировали государственные программы гарантированной занятости.
Фабиан Вендт не приписывает оговорке самопринадлежности таких практических следствий, но также считает, что из рационализации оговорки Маком органично вытекает что-то похожее на собственную достаточностную версию Вендта. Согласно этому, если нормативным основанием для прав собственности является стремление к собственному благу, то практика частной собственности должна удовлетворять требованию, чтобы у всех людей было хотя бы достаточно ресурсов, чтобы реально стремиться к своему благу.
Сам Мак отчасти соглашается с чем-то, похожим на оговорку Вендта, но уже в рамках постулата антипаралича. С этой точки зрения, если практика прав собственности делает невозможным для некоторых людей стремиться к собственному благу, то права должны быть ослаблены, чтобы сделать возможным некоторое перераспределение. Сам Мак при этом придерживается, как он подмечает, открытого для оспаривания убеждения, что перераспределение и ослабление прав не понадобится, потому что рыночная экономика имеет свойство увеличивать возможности реализовывать свою самопринадлежность и благосостояние в целом для всех людей.
Другая нестандартная интерпретация оговорки Локка была предложена Дэвидом Готье. Нестандартность оговорки Готье заключается в теоретическом контексте, в который он помещает это положение. Если прежде мы обсуждали те или иные версии локкеанства, то Готье рассматривает оговорку как исходный пункт своей неогоббсианской моральной теории. Контрактаризм Готье, грубо говоря, исходит из того, что все люди — это рационально-эгоистичные агенты, максимизирующие свою выгоду. На первый взгляд, этим агентам выгодно использовать других в своих целях, чтобы максимизировать собственную выгоду, но рациональность требует от них выработать и принять определённый социальный контракт, поскольку в долгосрочной перспективе это снижает риски получения непоправимого вреда и открывает путь к выгодам от социальной кооперации. Этот контракт не обязан быть реальным, достаточно того, чтобы моральные нормы соответствовали такому гипотетическому контракту, который на рациональных основаниях не может отвергнуть ни один его гипотетический подписант.
Оговорка Локка понимается Готье как требование, чтобы никто не извлекал выгоду из социального контракта в ущерб другим. То есть оговорка Готье прямо запрещает лишь улучшение своего положения через ухудшение положения других. Она требует не увеличивать свою полезность за счёт уменьшения чьей-либо ещё полезности в сравнении с базовым уровнем, за который берётся отсутствие социальной кооперации. Без пояснения может быть непонятно, как это перекликается с локковским замечанием «достаточно и не хуже». В ситуации полного отсутствия взаимодействия у людей нет никаких моральных прав, в чём Готье расходится с большинством либеральных теоретиков естественных прав. Если же люди вступают в кооперацию, чтобы определить моральные права друг друга, то им надо определить, по каким правилам будут контролироваться внеличностные объекты — учредить какую-то форму собственности. Поскольку каждый заинтересован в личном благополучии, у всех есть причины поддержать систему частной собственности. Но это предполагает, что людям также надо разделить права на природные ресурсы, и здесь требование не ухудшать ничьё положение в сравнении с ситуацией отсутствия взаимодействия органично перетекает в требование оставить другим «достаточно и не хуже».
Следует ли из оговорки Готье какое-либо перераспределение? Сам Готье считает, что это зависит от того, нарушалась ли оговорка в прошлом, то есть извлекал ли ранее кто-либо пользу из ухудшения положения других людей. Это мало отличается от позиции Нозика. В остальном Готье согласен с Нозиком и другими правыми либертарианцами в том, что неректификационное перераспределение недопустимо, поскольку само по себе является извлечением пользы одними из ухудшения положения других в сравнении с ситуацией невзаимодействия. Развитием идей Готье в духе, близком Нозику, занимается Ян Нарвесон.
Позиция самого Готье не столь радикальна, как у Нозика или Нарвесона. Обычно её обозначают как «классический либерализм» или «умеренное либертарианство», но последнего термина Готье избегает. Его собственные работы не очень ясны в отношении политических институтов, соответствующих моральному контрактаризму, но некоторое ограниченное государство всеобщего благосостояния может быть им оправдано на основе соображений взаимного страхования. Филипп Ван Парийс заходит несколько дальше, утверждая, что оговорка Готье фактически требует безусловный базовый доход, финансируемый за счёт налогообложения экономической ренты [6], поскольку единоличное извлечение ренты кем-либо является улучшением своего положения за счёт ухудшения положения других (как при разделе природных ресурсов в естественном состоянии).
Развитием ещё одной нестандартной интерпретации оговорки Локка занимается Бас ван дер Воссен. Вместо того, чтобы интерпретировать содержание оговорки, ван дер Воссен обращается к нормативным основаниям оговорки. Зачем нужно, чтобы присвоение оставляло «достаточно и не хуже» остальным? Объяснение ван дер Воссена обращает к расширенному толкованию либеральной концепции свободы, созвучному неореспубликанской теории Филипа Петтита [7]. Согласно ван дер Воссену, оговорка связывает условия первоначального присвоения с ситуацией, когда никто потенциально не имеет над присвоителем власти. Условие «достаточно и не хуже» нужно затем, чтобы присвоение всех остальных людей было возможно и, таким образом, никто не мог оказаться в положении зависимости от других, которое сделало бы его менее свободным в смысле, близком к «недоминированию». Это понимание вполне отвечает тем моральным интуициям, которые подсказывают нам неправомерность присвоения Робинзоном всего острова.
Ван дер Воссен также считает, что в современных реалиях оговорка Локка не имеет значения как ограничение присвоения, однако стоящая за ней моральная интуиция может подсказать нам, как мы должны воспринимать знакомые нам капиталистические институты и практики. В частности, как подмечает сам ван дер Воссен, мы должны приветствовать конкурентные рынки труда, потому что они сокращают потенциал для доминирования работодателей над наёмными рабочими. Можно зайти ещё дальше и в духе Петтита признать, что какая-то форма гарантированного минимального (возможно, даже безусловного) дохода необходима, чтобы усилить переговорные позиции низкооплачиваемых работников, а также в целом уменьшить потенциал для доминирования в обществе. Эта точка зрения порывает с ортодоксально-либертарианским убеждением, что свобода равна просто праву распоряжаться своей законной собственностью, и связывает свободу с некоторой гарантией условий для такого распоряжения. Но это лучше отвечает базовым моральным интуициям о ценности индивидуальной свободы, которые пытаются ухватить либертарианские и в целом либеральные политические философы.
Дальнейшие размышления
Этим наброском количество разночтений по оговорке Локка не исчерпывается. Существуют и иные позиции, например, что оговорка Локка просто оправдывает сервитуты на пользование определёнными ресурсами или что некоторыми благами можно пользоваться/владеть только коллективно. Однако подобные нестандартные позиции гораздо менее заметны и разработаны в соответствующем теоретическом поле.
Так или иначе, основное значение оговорки Локка в любой из вариаций в том, что она выявляет главную слабость исторической теории справедливости Нозика и подобных ей позиций. Исторических теорий недостаточно, чтобы дать правдоподобный отчёт о том, как должны распределяться блага в обществе. На каком-то этапе должны использоваться иные, неисторические и, возможно, даже шаблонные принципы. Оговорка Локка позволяет сформулировать эти принципы таким образом, чтобы они оказались интегрированы непосредственно внутрь исторической теории, а не оказались подвешены как самостоятельные, независимые и потому слабо согласованные друг с другом положения.
Примечания:
[1] На самом деле, Даскал предлагает конкретный тип перераспределения. Он не настаивает на том или ином типе налогообложения, таком как налоги на стоимость природных ресурсов, однако предлагает распределять собранные деньги через гарантию занятости, субсидирование заработной платы и пособия для нетрудоспособных. Это отличается от других либертарианцев, которые выводят из оговорки Локка права на благосостояние, поскольку связывает право на получение социальной помощи с готовностью работать, тогда как остальные предпочитают безусловный базовый доход или что-то в этом роде. [2] Валлентайн также предлагает два варианта, как эта компенсация может финансироваться и выплачиваться. В первом случае вся сумма причитающихся компенсаций складывается в общий фонд, который затем распределяется в соответствии с тем, насколько плохим оказалось положение человека из-за чужой собственности на природные ресурсы, но всем полагается какая-то выплата, что похоже на безусловный базовый доход. Во втором случае сумма причитающейся человеку компенсации вычитается из суммы, которую он обязан уплатить в общий фонд. Соответственно, платят только те, чьё компенсационное обязательство превышает причитающуюся ему компенсацию, а получают выплаты только те, кому причитается большая компенсация, чем их компенсационное обязательство, что предполагает просто адресные переводы от одних людей к другим. [3] Валлентайн также выделяет оговорку равного благополучия, но никто из реальных теоретиков никогда не поддерживал ничего подобного. Сам Валлентайн выделяет это скорее как гипотетическую позицию, сразу же обозначая её предполагаемые недостатки на фоне более многообещающей оговорки равных возможностей. [4] К моменту написания этого материала Оцука отошёл от леволибертарианских взглядов к ролзианскому либерализму. Однако большую часть своей философской карьеры Оцука ассоциировался с либертарианством равных возможностей, которое он изложил в своей книге 2003 года «Либертарианство без неравенства». [5] Штайнер, будучи сторонником оговорки равных долей, всё же отрицает права на наследство. Его аргумент состоит в том, что способность отказаться от реализации права является необходимым условием наличия права, а поскольку мёртвые не могут отказаться от реализации своих прав, то они и не могут иметь никаких прав. Таким образом, всё имущество человека после его смерти становится общественным достоянием, к которому применяется эгалитарная оговорка. На первый взгляд, это предполагает конфискацию всего имущества умершего в пользу государства, чтобы затем продать его на аукционе и направить вырученные деньги на выплату базового дохода. Но на практике Штайнер признаёт ограниченное право на завещание в том смысле, что наследники умершего имеют право приоритетной покупки завещанного имущества — пока они не откажутся от него, никто не может выкупить это наследство. Таким образом, предложение Штайнера — это не конфискация, а налог на наследство. Тем не менее, далеко не все джорджисты разделяют эту позицию Штайнера. [6] Исходный аргумент Ван Парийса похож на аргументацию левых либертарианцев в отношении земельной ренты. Он даже называет свою концепцию «реальное либертарианство», отсылая к собственной концепции максиминной реальной свободы (наивысший возможный уровень свободы реализовывать свои индивидуальные предпочтения для человека с наименьшим уровнем этой свободы). Но он заходит дальше в своих притязаниях на перераспределение ренты, утверждая, что любая экономическая рента должна изыматься и распределяться в равных долях с небольшой поправкой на генетические дарования. Как он сам подмечает, его подход в конечном счёте левее, чем обычное левое либертарианство Штайнера, Валлентайна и Оцуки. [7] Филип Петтит считает, что его неореспубликанская концепция свободы («свобода как недоминирование») является потенциально лучшей альтернативой либеральной концепции свободы («свобода как невмешательство»). Однако вопрос о том, действительно ли концепция Петтита является альтернативой либерализму, а не его дальнейшим развитием, остаётся открытым. Мэтт Зволински, например, считает, что концепция Петтита близка определённо либеральному пониманию свободы, которое мы можем найти у Фридриха Хайека. Добавляет путаницы и тот факт, что сам Петтит включает в число своих предшественников многих классических либералов, включая Джона Локка.