Константин Морозов рассказывает о либерализме как философской концепции и предлагает модификацию известного определения Джона Ролза, чтобы оно включало в себя широкий спектр позиций от laissez-faire капитализма до либерального социализма.
Различные политические и философские круги злоупотребляли термином «либерализм» столь долгое время, что к сегодняшнему дню он почти перестал ассоциироваться с полноценной философской концепцией. В политическом вокабуляре большинства людей ярлык «либерал» сохраняется как приемлемое обращение к человеку, примерно симпатизирующему конституционной демократии на манер современных западных стран. Однако это обращение лишено той ясности и внятности, которые свойственны академическим обсуждениям данной темы. По крайней мере, в рамках идеализированных представлений о том, как эта дискуссия должна протекать. Профессиональные философы — тоже люди, и путаницы в их определениях либерализма не меньше, чем у всех остальных.
Не лишним для начала будет развести два полюса обсуждения либерализма: политический и философский. В реальной политике выбор ярлыков — вопрос всецело прагматический, а целью политиков редко является корректность во взглядах или угождение профессиональным философам. Иными словами, когда кого-то называют «либералом» в публичной политике — это совершенно не значит, что отстаиваемые этим человеком позиции являются либеральными с точки зрения той философской концепции, которую «либерализмом» называют академики. Верно и обратное. Но здесь нас мало будет интересовать то, как эта терминология используется в рамках реальной политики. Тем более, что в «реальной политике» заведомо может идти речь не про реальный либерализм в любом из его разумных определений.
Но даже если мы сосредоточимся на внутрифилософском обсуждении либерализма, разнообразие определений всё ещё будет сбивать нас с толку. Не помогает ситуации и то, что различные философские круги, претендующие на статус либералов, отказывают в подобном праве многим самопровозглашённым членам либерального лагеря. Со времён Леонарда Рида, придумавшего термин «либертарианство», среди рыночно-ориентированных (с их точки зрения «классических») либералов популярна легенда о том, как понятие «либерализм» было экспроприировано «врагами либерализма». Аналогично и сторонники перераспределительного либерализма, такие как ролзианец Сэмюэль Фримен, отказываются считать либералами защитников laissez-faire.
Хотя сам Фримен ограничивается утверждением, что либертарианство не является либеральной позицией, другие критики заходят дальше и отказывают либертарианцам в самом праве использовать какие-либо слова, образованные от «liberty» (англ. «свобода»). Вместо этого строгих защитников свободного рынка и капиталистической частной собственности предлагается называть «пропертарианцами», от «property» (англ. «собственность»). Не все рыночные либертарианцы отмахиваются от ярлыка «пропертарианец» как от пейоратива — многие действительно используют его как самообозначение. Однако они настаивают, что защита свободы неотделима от защиты частной собственности, поскольку последняя предоставляет каждому некоторое пространство для автономного принятия решений о своей жизни. Крайние пропертарианцы известны также утверждением, что реализация справедливо приобретённых прав частной собственности — это вообще единственное значение, в котором мы можем осмысленно говорить о свободе, поскольку именно имущественные притязания определяют чёткую границу, где «кончается свобода одного и начинается свобода другого».
Ситуацию лишь усложняет тот факт, что либерализм нередко признают доминирующим политфилософским направлением, по крайней мере, в англоязычной среде. Кроме того, что либерализму приходится вмещать множество людей с очень разными взглядами, сторонникам новаторских подходов, таких как коммунитаризм и республиканизм, часто приходится формулировать свои взгляды в качестве антитезы либерализму. Поскольку они часто определяются через свою критику доминирующей либеральной философии, последней нередко приходится примерять на себя наряд «адского жупела», повинного во всех бедах политической теории и практики.
Всё это делает либерализм крайне трудноразличимой концепцией. У кого-то эти сложности сеют соблазн насовсем отказаться от либерализма как невразумительной и запутанной концепции. Люди же, более благосклонно настроенные к перспективам либеральной идеи, могли бы постараться реконструировать то, что мы обычно распознаём в качестве либерализма в своих дискуссиях — постараться переоткрыть для себя либерализм.
Либеральная идея
Определений либерализма существует немало. Многие из них, например, отсылающие к ценностям свободы или прав человека, скорее запутывают, чем проясняют концепт. Но поскольку нам надо откуда-то начать, в качестве исходной точки я предлагаю взять трёхчастное определение либерализма Джона Ролза, данное им в его второй крупной работе «Политический либерализм». Ролз, которого нередко называют важнейшим либеральным теоретиком XX века, включает в своё определение следующее:
- Определение некоторых базовых прав, свобод и возможностей, знакомых нам по конституционно-демократическим режимам;
- Присвоение особого приоритета этим правам, свободам и возможностям, особенно в отношении требований общего блага и перфекционистских ценностей;
- Меры обеспечения всем гражданам адекватных универсальных средств для эффективного использования своих прав, свобод и возможностей.
Как подмечает сам Ролз, эти три компонента могут быть истолкованы по-разному, а потому могут существовать различные формы либерализма. Если мы пытаемся понять, что объединяет разных людей, претендующих на звание либералов, то инклюзивная трактовка нам пригодится. Но насколько бы гибким не было это определение, оно всё ещё потенциально исключает некоторые пограничные взгляды, сторонники которых хотели бы именоваться либералами.
Первый пункт едва ли вызовет много расхождений: идея базовых прав действительно повсеместна для различных либеральных теоретиков и может претендовать на выражение некоторого общелиберального фундамента. Расхождения касаются лишь набора прав. Условно правые либералы склонны ограничивать его стандартными негативными правами на невмешательство, исключая или сильно ограничивая позитивные права, такие как права на благосостояние (то есть предоставление ресурсов). Условно левые либералы, напротив, включают права на благосостояние в перечень базовых. И те, и другие при этом одинаково симпатизируют некоторым наиболее фундаментальным правам человека, таким как право на жизнь, запрет рабства и пыток, свобода слова, мысли, передвижения и так далее, которые повсеместно ассоциируются с современными конституционными демократиями. По крайней мере в идеализированном представлении о конституционных демократиях, который часто всплывает в противопоставлениях авторитарным режимам — отношения реальных западных демократий с фундаментальными правами человека далеко не безоблачны.
Вероятно, имеет смысл отметить, что эта симпатия к фундаментальным правам не обязательно предполагает симпатию к самой системе конституционной демократии, которую часто называют «либеральной». Большинство самопровозглашённых либералов наверняка предпочитают конституционную демократию, расходясь друг с другом лишь в нюансах конкретной институционализации (больше Швеции или больше Швейцарии?), но не стоит ограничивать либерализм этими рамками. Мы можем вообразить себе позицию, которая связывает реализацию базовых прав человека не с конституционной демократией, но какой-либо альтернативной и даже безгосударственной моделью. Традиция радикализации либерализма до анархизма имеет давние корни, уводящие нас к трудам Густава Молинари, Джосайи Уоррена и Лисандра Спунера.
Так или иначе мы можем смягчить все противоречия, признав саму идею базовых прав фундаментальной для либерализма. Термин «базовые права», активно используемый такими либеральными философами как Лорен Ломаски и Генри Шу, подходит как нельзя лучше в сравнении с понятием «естественные права». Оба понятия выражают приблизительно «доинституциональные и доконвенциональные моральные права», то есть некоторые права, присущие человеку независимо от выполнения каких-либо действий, заключённых конвенций или существующих институций. Хотя эти права всё ещё нуждаются в институционализации, они сами по себе очерчивают те рамки, в которых должно действовать справедливое (с либеральной точки зрения) государство.
В то же время предпочтение термина «базовые права» отражает тот факт, что либералы могут исходить из принципиально различных обосновательных подходов. Для либералов, построивших свою нормативную теорию на фундаменте естественного закона, «базовые права» действительно будут эквивалентны «естественным». Но либеральные консеквенциалисты (в первую очередь, утилитаристы) могут считать базовые права в каком-то смысле искусственно сконструированными таким образом, чтобы их реализация вела к предпочтительным с моральной точки зрения результатам. Реализация этих предпочтительных результатов именно через практику индивидуальных прав человека отличает либеральных консеквенциалистов от нелиберальных.
Либеральный идеал
Наделение людей базовыми правами — это не вся работа, это лишь первый этап. И далее, согласно Ролзу, мы должны присвоить этим правам особый приоритет, особенно в отношении требований общего блага и перфекционистских ценностей. Это положение, благодаря Ролзу, известно как принцип либерального нейтралитета или просто либеральный нейтрализм. Нейтралисты, такие как сам Ролз или Рональд Дворкин, считают, что государство должно оставаться нейтральным по отношению к конкурирующим концепциям блага и хорошей жизни, таким как, например, аристотелианская, основанная на природе человека.
Это значит, что государство не должно использоваться для продвижения какой-то одной концепции хорошей жизни и человеческого совершенства. Каждый волен самостоятельно выбирать и практиковать ту концепцию блага, которую сам сочтёт верной. Вместо этого, считают либеральные нейтралисты, государство должно лишь создавать пространство, в котором люди могут практиковать собственную концепцию блага и хорошей жизни, не мешая никому другому. Права человека позволяют очертить эти рамки, определяя недопустимые формы вмешательства в жизнь другого человека как со стороны других лиц, так и со стороны самого государства.
Действительно, на первый взгляд, моральный перфекционизм, то есть универсальная концепция человеческого совершенства, несовместим с либерализмом. Если существует моральный идеал человека, например, основанный на его природе, то почему государство не может ограничивать права человека, его индивидуальный выбор и автономию, чтобы подтолкнуть к реализации этого морального идеала? Если существует универсальная концепция блага, то почему государство не может принуждать людей действовать таким образом, чтобы достичь это благо? С точки зрения нейтралистов, такой универсальной концепции человеческого совершенства и хорошей жизни просто не существует — каждый сам для себя определяет благо через свой индивидуальный выбор.
Тем не менее, не все либералы принимают нейтрализм — некоторые просто не видят противоречия между базовыми либеральными обязательствами и универсальной концепцией блага и человеческого совершенства. Среди классиков такой либеральный перфекционизм повсеместно ассоциируется с работами Джона Стюарта Милля, а в наше время схожие позиции отстаивают Джозеф Раз, Марта Нуссбаум, Дуглас Расмуссен и Дейдра Макклоски. Как перфекционисты, они поддерживают универсальную для всех людей концепцию хорошей жизни, реализации которой должно содействовать государство. Как либералы, они видят реализацию этой концепции всего лишь в создании государством условий для свободного и равноправного сосуществования множества индивидов посредством наделения их и надёжной гарантией базовых прав.
Таким образом, либеральный идеал выражает не столько принцип нейтралитета, сколько разумный плюрализм. Отличие либеральных перфекционистов от антилиберальных состоит в том, что первые понимают универсальную концепцию блага как плюралистичную, совместимую со множеством образов жизни, выбор которых должен являться индивидуальным выбором человека. Возможно, потому что только человек имеет достаточно локальных и специфичных знаний, чтобы принять наиболее рациональное решение в контексте собственной жизни. Или, возможно, потому что личная автономия и индивидуальная свобода сами по себе являются важной частью универсальной концепции хорошей жизни.
В то же время стоит учитывать, что ни для нейтралистов, ни для перфекционистов плюрализм не является самоценным. Те концепции хорошей жизни или её способы реализации, которые вторгаются в чужую автономию и покушаются на базовые права, остаются неприемлемыми с точки зрения всех либералов. Плюрализм образов жизни — это лишь опциональное, но неизбежное в современных мультикультурных реалиях следствие из либерального уважения к индивидуальному выбору человека. Однако либеральный плюрализм не распространяется на образы жизни и концепции блага, несовместимые с миролюбивым сосуществованием со сторонниками альтернативных концепций.
Точно так же либералы вовсе не отказываются от концепции общего блага как таковой. Скорее, либералы просто отдают предпочтение инструменталистской концепции общего блага, а не коммунитаристской. Последняя считает возможной и необходимой реализацию целого множества коллективных благ, которая должна осуществляться через государство и другие публичные институты. Каждый индивид в рамках такой концепции должен преследовать в первую очередь именно общее благо, его социальная роль в этом процессе полностью определяет его личность. Инструменталистская концепция рассматривает общее благо скорее как создание условий для реализации множества частных благ, каждое из которых реализуется индивидуально отдельными людьми. Это вовсе не исключает кооперацию и ценности сообщества, но делает их морально вторичными в отношении отдельных людей, их жизней и благополучия.
Соответственно, либеральный идеал можно обобщить примерно таким образом. Государство или иные публичные институты должны создавать условия для реализации свободными и равноправными индивидами собственного варианта хорошей жизни и человеческого совершенства, которые понимаются плюралистично, но необязательно нейтралистски. Для этого государство или иные публичные институты должны обеспечивать защиту базовых прав человека, будь они естественными или сконструированными.
Реализация либерального идеала
Наибольшие споры вызывает третий компонент ролзовского определения, также известный как «тест на адекватность» — меры обеспечения всем гражданам адекватных универсальных средств для эффективного использования своих прав, свобод и возможностей. Под «адекватностью» здесь подразумевается соответствие между наделением людей некоторыми свободами и предоставлением им материальных ресурсов для реализации этих свобод, поскольку наличие свобод без возможностей их реализации обесценивает саму приверженность идеалу свободы. «Неадекватным» здесь признаётся, например, предоставление людям формального права участвовать в демократическом обсуждении без реальных возможностей эффективно влиять на политическую жизнь в своей стране в силу значительных масштабов имущественного неравенства.
Перераспределительные либералы, такие как сам Ролз, без особого труда признают, что для обеспечения базовых прав государство должно заниматься активным перераспределением ресурсов между людьми. Но либертарианцы, претендующие на преемственность с классическими либералами, оспаривают этот пункт. С их точки зрения, наиболее полно выраженной Робертом Нозиком и Майклом Хьюмером, перераспределение само по себе нарушает существующие права собственности, а поэтому не может быть справедливо.
Однако, как много раз подмечал Мэтт Зволински, реальные исторические классические либералы были не столь антипатичны идее государственного перераспределения доходов. Даже непосредственно связанные с либертарианством классические либералы Фридрих Хайек и Милтон Фридман признавали необходимым некоторое перераспределение. Комментируя ролзовское трёхчастное определение либерализма, Роберт Тейлор признаёт, что классический либерализм в изложении Хайека, Милля и Канта подходит под ролзовские критерии столь же хорошо, как эгалитарный либерализм самого Ролза и Дворкина или даже более «левый» социал-демократический либерализм Дэвида Миллера и Майкла Уолцера.
Разные либертарианские и классические либеральные теоретики по-разному рационализировали необходимость перераспределения и его совместимость со строгими правами собственности. Левые либертарианцы, такие как Гиллель Штайнер, Питер Валлентайн и Майкл Оцука, выводили такие позитивные права на благосостояние из первоначальных эгалитарных притязаний на владение природными ресурсами. Достаточностные либертарианцы, вроде Джона Симмонса, Лорена Ломаски и Фабиана Вендта, отказались от эгалитаризма, но приняли критерий достаточности ресурсов как условие моральной оправданности самой практики частной собственности. Таким образом, большинство либертарианцев не отвергают тест на адекватность, но лишь интерпретируют его как более скромный в сравнении с более «левыми» эгалитарными и социал-демократическими либералами (вплоть до либеральных социалистов).
Но даже те либертарианцы, что отрицают любое перераспределение, могут претендовать на некоторое удовлетворение теста на адекватность. На самом деле, даже среди крайних либертарианцев не так много (и они наименее склонны считать себя либералами) тех, для кого способность свободного рынка обеспечивать всех достаточными средствами не является значимым компонентом в моральном оправдании рыночных институтов и практик. Большинство таких «хардкорных» либертарианцев просто считают, что рыночная экономика сама по себе настолько эффективна, что при отсутствии перераспределения будет гарантировать всем людям адекватные универсальные средства для эффективного использования своих прав, свобод и возможностей. Можно считать такое преувеличение эффективности рынка наивным, но оно вполне искреннее.
Так, в вопросе реализации либерального идеала позиции различных теоретиков расходятся в зависимости от их трактовки теста на адекватность. Ультраскромная трактовка, свойственная крайним либертарианцам, предполагает, что никакое перераспределение не является необходимым, поскольку стихийное рыночное распределение само по себе обеспечит всем адекватный уровень ресурсов. Менее скромная трактовка, свойственная умеренным либертарианцам и классическим либералам, допускает ограниченное перераспределение. Более амбициозные трактовки, разделяемые эгалитарными либералами, будут требовать широкого перераспределения, доходя до крайности либерального социализма. Любители схем могут представить это как спектр от правых до левых либералов.
Конечно, немаловажное значение в этом играет и сама концепция базовых прав, средства для реализации которых подлежат распределению. Либеральные эгалитаристы рассматривают притязания на равное распределение в качестве органичной части общей схемы прав человека, тогда как либертарианцы нередко сводят все базовые права исключительно к правам собственности. Либертарианцы часто обвиняют эгалитарных либералов в том, что те якобы неоправданно расширяют сферу полномочий государства за пределы очерченного выше функционала — создания общих условия для совместного существования посредством защиты индивидуальных прав людей. Напротив, эгалитарные либералы легко парируют эти обвинения в размытии границ между частной этикой и публичным правом, непосредственно включая гарантированное предоставление социального минимума в функцию создания для всех таких условий, в которых они могли бы свободно реализовать свою личную автономию и индивидуальный выбор.
В конечном счёте, мы можем переформулировать трёхчастное определение либерализма Ролзом так, чтобы оно включало в себя:
- Определение некоторых базовых прав, свобод и возможностей в качестве фундаментальных принципов публичной морали;
- Плюрализм в отношении концепций хорошей жизни и человеческого совершенства, реализуемых через практику базовых прав, свобод и возможностей;
- Меры обеспечения всем гражданам адекватных универсальных средств для эффективного использования своих прав, свобод и возможностей на диапазоне от laissez-faire капитализма до либерального социализма.
Очерченная выше схема нужна, чтобы дать набросок того, что мы могли бы назвать big tent liberalism, то есть «либерализмом большого шатра». Первоначальное спорное и во многом неоправданно узкое определение Ролза было расширено до рамок, в которые любой самопровозглашённый либерал мог бы поместить свои взгляды. Такая инклюзивная трактовка будет полезна как сторонникам, так и критикам либеральной философии. Первые получат лучшее понимание своих объединяющих факторов. Вторые смогут направить свою критику по нужному адресу, не растрачивая усилий на ниспровержение наименее значимых, побочных или опциональных элементов либеральной доктрины.