Алексей Соловьёв размышляет о концепции текучей современности Зигмунта Баумана, который связывал современную эпоху с тревожной неопределённостью тяжёлого бремени жизни наугад.
У самых истоков античной философии Гераклит Эфесский уподобил природу вещей и саму жизнь речному течению воды и заявил, что всем «вещам свойственно вечное движение». Однако, вся дальнейшая история той культуры, которую принято называть европейской и которая присвоила себе право вести свою историю от античности до наших дней, — это история рациональной организации стабильного мира. Упорядоченное культурное пространство, в котором у каждой вещи есть своё место в этом «лучшем из миров». Несмотря на различные природные и социальные катаклизмы вроде войн, эпидемий или других форс-мажоров на протяжении веков европейское культурное пространство было устойчивой реальностью, где смыслы и цели, представления о реальности и сама реальность были убедительно стабильными. Этому содействовали так называемые метанарративы, то есть большие истории, в которые вписывалась реальность до последней трети ХХ века и которые представали метафизической опорой для целостной интерпретации всего происходящего.
Ж.-Ф. Лиотар в «Состоянии постмодерна» определил начало постмодерна с кризиса метанарративов, обеспечивавших легитимность и связную упорядоченность культуре и обществу. Этот кризис обнаружил себя не только в символическом падении Берлинской стены или случившемся ранее «красном мае» 1968 года, но и в целом ряде культурных, экономических и политических процессов повлекших за собой рост турбулентности и неустойчивости современного мира. Всё, что некогда представлялось стабильным и определенным, стало терять таковые характеристики. Там, где кто-то был на своём месте или же стремился его занять, возникло что-то вроде броуновского движения: хаотичная и высокоуровневая мобильность охватила людей, капитал, вещи и явления в самых разных аспектах. Итогом этих процессов стала утрата метанарративами легитимирующей универсальной значимости и их фатальный крах.
В подступах к теме постмодерна как состоянию культуры, обнаруженного рядом теоретиков континентальной философии в последней трети ХХ века, отсутствует согласие. Дебаты о природе культурных изменений второй половины ХХ века есть интерпретации, отрицающие необходимость использования самого термина «постмодерн». Вместо этого используются такие словосочетания как «второй», «высокий», «поздний» или «культурный модерн». С другой стороны, в самой интерпретации постмодерна такими теоретиками как Ж.-Ф. Лиотар, Ф. Джеймисон, Д. Харви и других есть разночтения. И, наконец-таки, возникали (и продолжают возникать) попытки организовать похороны самого постмодерна и заменить его на метамодерн как вариант наступившего постпостмодерна. Так или иначе, среди этих дискуссий особое место занимает концепт «текучей современности» (liqiud modernity) английского социолога Зигмунта Баумана. В отличие от многих коллег по осмыслению «ситуации постмодерна» он выбирает более сдержанную метафору для описания культуры и общества современной эпохи, делая акцент на возникновении новой действительности, а не на «отмирании, исчезновении или крахе» старой.
Творчество польско-английского социального теоретика Зигмунта Баумана достаточно широко представлено русскоязычному читателю. Его тексты переводят и продолжают переводить на русский язык. Среди наиболее знаковых можно назвать «Индивидуализированное общество», «Ретротопия» и «Текучая современность». Именно в последнем и раскрывается содержание, используемой Бауманом для описания устройства современных общества и культуры, метафоры.
Отвечая на возможный вопрос об отношении понятий «постмодерн» и «текучая современность», ссылаясь на самого Баумана и ряд комментаторов, можно говорить о почти синонимическом их использовании (как и самого Баумана причисляли к адептам постмодернистской социологии). Однако всё таки выражение «текучая современность» становится скорее следующей фазой, в которую «постмодерн» как переходный процесс выливается. Сам Бауман занимается своего рода социологической картографией для описания культурного ландшафта и многообразия социальных явлений его наполняющих в последние десятилетия ХХ века и начала века ХХI.
Легкая и текучая среда обитания
Использование эпитета «текучий, жидкий» по отношению к современности призвано, по мысли Баумана, быть антонимом по отношению к твёрдым и устойчивым характеристикам раннего модерна с его идеями порядка, безопасного общества «всеобщего благосостояния» и рационально организованной реальности с ясной системой смысловых координат. Напротив, текучие характеристики социальных процессов последних десятилетий ХХ века обозначили линию перехода к действительности иного типа.
Бауман выбирает метафоры текучести и жидкости для того, чтобы постичь процессуальный характер нового состояния современной эпохи. Выбор этой характеристики для дальнейшего раскрытия особенностей культурной среды обитания социолог описывает следующим образом:
В каком-то смысле твердые тела отменяют время; для жидкостей, напротив, имеет значение прежде всего время. При описании твердых тел можно вообще игнорировать время; при описании жидкостей было бы печальной ошибкой не учитывать время.
Текучесть вместе с лёгкость отменяет устойчивость, определенность и наличие устойчивой твёрдой формы. Жидкости смешиваются, перетекают друг в друга, просачиваются и легко обтекают твёрдые тела. Именно удивительная подвижность и отсутствие стабильного состояния позволяет Бауману использовать метафору текучей жидкости для концептуализации своих теоретических изысканий в отношении состояния современного общества.
Проекты модерна начала ХХ века – коммунистический и национал-социалистический – преодолевая традиционные устои, строили свой новый мир на твёрдых основаниях, в прямом смысле слова выковывая в общем порыве не только индустриальную культурную среду, но и стабильные ценностно-смысловые ориентиры для формирования персональной идентичности. Жившие в эти эпохи люди и целые народы получали ригидную и достаточно стабильно сконструированную реальность, внутри которой жизнь, решения, цели и смыслы располагались вдоль чётких линий заранее ясной судьбы. Твёрдый модерн и устойчивые границы опирались на верность древней максиме – «у каждой вещи своё место и время». Однако культурная среда новой «текучей современности» последних десятилетий представляет собой совсем иное состояние вещей. Это постоянное изменение, лишенное стремления к обретению чётких форм и пространственных очертаний, стабильных состояний и определенных границами мест. Текучее состояние самой культурной среды проникает в самых различные аспекты публичной и частной жизни, лишая определенности не только социальные институты, но и предлагая «тяжёлое бремя жизни наугад» в качестве единственного правила для частного существования.
Текучая современность – это среда обитания, в которой действует множество различных агентов, не подчиненных логике общего порядка и управления из единого центра. Бауман в своих текстах часто упоминает о смерти Большого Брата и близок к идеям Фуко о биополитике, в которой отсутствует единый центр управления-власти над обществом и индивидами. Однако, если Фуко писал о дисциплинарных обществах и контроле над жизнью через практики надзора и наказания, то Бауман рассматривает мягкие тактики управления через потребление и подталкивание к позитивным фантазиям о высоком уровне дохода и качества жизни. Комментатор сочинений и биограф Баумана Дэннис Смит в книге «Бауман. Пророк постмодерна» так описывает взгляд польского социолога на современную ему культурную ситуацию:
Каждое агентство рассматривает более широкую среду обитания как хаотичное и неопределенное пространство, заполненное конкурентами, выдвигающими соперничающие претензии: разные значения, разные решения. Среда обитания — непредсказуемая арена прагматичного маневрирования между конкурирующими агентствами. Каждый конкурент рассматривает остальную часть среды обитания как набор возможностей или проблем, которые помогают или мешают ему в достижении его конкретных целей.
Это хаотичное движение конкурирующих атомизированных индивидов и небольших объединений образует сложную, высокодинамичную среду, где всё подчинено непрерывному и быстро ускоряющемуся усилию, направленному на достижение пределов, близких скорости света. Бауман подчеркивает, что изменяющаяся текучая среда – это не просто процессы высокого уровня мобильности, но и неуклонно растущего противостояния между временем и пространством. В свете нарастающей скорости всевозможных процессов устойчивое пребывание на месте обретает сомнительный статус. Если в твёрдую эпоху кочевые привычки и высокая мобильность являлись атрибутом отсутствия постоянного места проживания, то в эпоху «текучей современности» именно сверхмобильность стала атрибутом свободы и вожделенной мечтой. Привязанность к месту и определенная постоянная локация представляются недостатком свободы (что-то менять) и избытком обременяющих обязательств. Это уже не грезящий о частной собственности на землю колонист предыдущей эпохи модерна, готовый к любым лишениям ради усиления устойчивости своего места в этом мире. Напротив, заземленный на десятилетия и привязанный к купленной в ипотеку жилплощади гражданин-должник становится персонажем трагедии, подобно Сизифу, неизбывно несущему свою ношу.
Текучая идентичность и постмодернистский габитус
Лишенные идеологических ориентиров и подкладки из метанарративов, обитатели постмодернистской среды не имеют доступа к ясным траекториям целеполагания, выстраивая вместо этого свою идентичность методом проб и ошибок. В небольшой статье «От паломника к туристу» Бауман показывает, что сегодня лидирующие позиции в списке предпочитаемых стилей жизни принадлежат фланёру, игроку, туристу и бродяге. Как пишет упомянутый выше Смит:
Неопределенность постмодернистской среды обитания делает невозможным планирование «суверенного жизненного проекта»: другими словами, траектории жизни, спроектированной заранее как осмысленное путешествие по фиксированному ландшафту.
Путешествие без цели или с бесконечно меняющимися целями формирует новый габитус, характерный для «текучей идентичности». То, что Лиотар называл «маленькими рассказами», сменившими большие нарративы прошлых эпох, создают плюралистичную среду для множества стилей жизни, в которых любители смузи в хипстерской кофейне, вдохновенно обсуждают последнюю книгу Бодрийяра вместе с юными стартаперами, мечтающими о резиденстве в Кремниевой долине. Потребление различного контента, сервисов, товаров и услуг становится критерием для объединений той или иной степени малочисленности, которые не предполагают серьёзных и длительных обязательств. Подобно Кафке любой может написать в дневнике: «сегодня я думаю так, но, возможно, завтра я буду думать иначе».
Текучая идентичность предполагает экстраординарную гибкость в выборе ценностей, целей или просто потока образов, мелькающих в тик-токе в качестве альтернативы ригидным и твердым принципам. Все отражает жидкую процессуальность самого культурного ландшафта. Процесс постройки идентичности сопровождается высоким уровнем неопределенности и риска, за которые каждый понесёт ответственность сам. Жизнь, превращенная в эксперимент и подчиненная текучей логике, постоянно меняющейся культурной среды, вынуждает каждого двигаться как попало, постоянно находя и утрачивая ориентиры движения. И, чаще всего, небольшие «воображаемые сообщества» с общим делом, увлечением, стилем одежды или музыкальными предпочтениями становятся поводом для симпатий и последующей приверженности. Но лишь до тех пор, пока симпатии достаточно сильны. Однако, текучий мир подталкивает к новым поискам иных образов, призывая не задерживаться на месте и продолжать «движение ради движения».
Описывая подобный стиль (габитус) постмодернистского существования Бауман использует выражение «соблазнительная легкость бытия». Мгновенный доступ к любой информации, развлечению. Быстрая доставка продуктов и услуг. Постоянный доступ к различному контенту. Всё это формирует цепочку моментов, лишенных измерений и преемственности в качестве эпизодов в персональном нарративе. Это фрагментарные вспышки в потоке экзистенциальной невесомости, сопровождаемой бесконечной изменчивостью среды, лишённой возможности обрести стабильное состояние хотя бы на какое-то время. Идеи долгосрочной перспективы и стратегической ориентации исчезают как непригодные для «текучей современности» рудименты. Калейдоскоп вариаций и образов, быстро вспыхивающих и исчезающих, создает культурный бэкграунд, в рамках которого попытки ухватить какую-то идентичность оборачиваются лишь тем, что она тотчас же утекает сквозь пальцы, чтобы вновь собраться в нечто иное, но столь же нестабильное.
Текучая современность – метафора или социологическая теория?
Опора на поэтическое мышление не является изобретением Баумана Начиная с Мартина Хайдеггера, целый ряд представителей континентальной философии активно использует метафорический язык в своих философских рассуждениях и не стремится держаться строгих понятий для интерпретации различных явлений.
Однако вопрос о «текучей современности» в качестве альтернативной интерпретации для «состояния постмодерна» предполагает рассуждения на тему: является ли это словосочетание чем-то большим, чем яркой метафорой, удачно описывающей определенные явления и процессы в культуре и обществе последних десятилетий? Можно ли говорить о текучей современности как полноценной социологической теории или же сама книга, как и ряд других произведений Баумана, это всего лишь меткая, но все же эссеистика на злобу дня? Сам автор, описывая новый культурный опыт, говорит о постмодернистском взгляде на мир, в котором нет никакого общего плана и нет никакой надежды прийти к однозначной интерпретации реальности ни в теоретическом, ни в повседневном смысле. Текучесть раскрывает характер непрерывной подвижности в любом аспекте социальной и частной жизни современного человека. Эта высокая степень изменчивости и мобильности создаёт нестабильную культурную среду и столь же неустойчивую субъективность, производную от неё. Однако в словах самого Баумана есть пояснение касательно его перехода от сугубо постмодернистской позиции в социологической теории к теме «текучей современности». Он пишет:
Некоторое время назад я дистанцировался от «постмодернистской» сетки карты мира… Концепция «постмодерна» была всего лишь временным выбором, «карьерным отчётом» о поиске – всё еще продолжающемся и далёким от завершения. Эта концепция сигнализировала о том, что социальный мир перестал быть похожим на тот, который отображается с помощью сетки «современности»…
В некотором смысле введение в обиход концепции «текучей современности» — это попытка избежать слишком линейной и простой схемы «модерн/постмодерн». Однако Бауман описывал постмодерн скорее как исчерпанность проектов модерна в политике и этике, что отразилось на причудливой логике культурных процессов, обычно описываемых как «состояние постмодерна». В свою очередь, «текучая современность» это попытка дать позитивную интерпретацию тому, что происходит в современном обществе, а не останавливаться лишь на критике модерна как такового.
Ларри Рей в своей статье «От постмодерна к текучей современности» приводит ряд характеристик современного общества, которые Бауман выделяет в качестве новых и специфических культурных трендов. Конец утопических проектов; индивидуализация; подчинение общественного частному; рост нестабильности и неопределенности; вытеснение материального кибернетическим космосом; лёгкое и эстетическое вместо тяжёлого и материально фиксируемого; «жидкие контракты» вместо долгосрочных трудовых договоров; текучая идентичность вместо «человека-как-долгосрочного-проекта»; постпаноптическая система власти.
Современные условия — тем более живее темпы модернизации — щедро распространяют недовольство, и неудивительно, что все время идет поиск, что не так и как залечить раны или еще лучше затупить меч (а жить в современности значит жить в состоянии перманентной модернизации — думаю, привычка рассматривать модернизацию как «путь к современности», а современность как конечный продукт модернизации ошибочна в корне)… Постмодерн строится (что бы он ни строил) на прочно заложенных в эпоху модерна фундаментах — он не антимодерн, а именно постмодерн.
Концепт «текучей современности» предлагает попытку своего рода гегелевского снятия оппозиции «модерна/постмодерна» для описания иной современности, но с присущими ей постмодернистскими чертами.
В итоге, можно сказать, что сама культурная среда, которая несколько последних десятилетий активно трансформируется и наполняется новыми типами власти, технологиями и формами мобильности подталкивает к отказу от жёстких интерпретаций. Это делает вопрос о том, является ли «текучая современность» метафорой или полноценной социальной теорией скорее риторическим. Так или иначе, данная концепция при всей своей амбивалентности в отношении дебатов в отношении «состояния постмодерна» по многим своим признакам и характеристикам может войти в словарь постмодерна. Даже если оставить её только как метафору, позволяющую увидеть возможность использования постмодернистской оптики для позитивной интерпретации современных социокультурных явлений.